сукаблявосемьмесяцев

@темы: Star Trek, mckirk

---

нет.
не могу больше.

---

кое-что подправила.
и снова много-много плакала

Название: Kiss my eyes and lay me to sleep*
Бета:
Рейтинг: nc-17.
Жанр: романс, драма.
Предупреждения: сюжетные сны доктора Маккоя, смерть персонажа.

заявка

01-07 Ребут/ТОС
Самый страшный "день сурка" для доктора Маккоя: Джим умирает на его глазах, и он никогда не успевает помочь. Что нужно сделать, чтобы прекратить этот кошмар?
Рейтинг желательно повыше, можно юмор, но лучше ангст.
хэ гарантирован.
* -

And that I see a darkness.
Did you know how much I love you?
Is a hope that somehow you,
Can save me from this darkness.

- Джеймс Кирк.
- Маккой, Леонард Маккой.

* * *
Комната была большой, просторной, светлой и чистой, имела две кровати, две консоли, репликатор, душ и даже небольшой бар с подсветкой. Сказать по правде, Леонарду было все равно, какая тут мебель, и какого цвета стены, главное — есть койка, все остальное приложится.
И он никак не думал, что приложится шебутной и излишне говорливый парень лет двадцати двух со странным желанием добывать себе на задницу неприятности.
Знакомству с Кирком в шаттле Маккой не придал совершенно никакого значения, счел Джеймса обыкновенным попутчиком, с которым он попрощается после посадки и будет лишь иногда встречать в академии со стандартным «привет-пока». Но у судьбы явно были другие планы.
- И всё же здорово, что нас поселили в одну комнату, - весело сказал Джим и стянул с плеч куртку.
Маккой не ответил. В отличие от Джима он с выводами не спешил, а ещё он точно знал, что Кирк способен принести целую кучу проблем.
- Боунс, пошли выпьем за новое место?
Леонард недоверчиво посмотрел на Джима, даже не обращая внимание на чудное прозвище. Почему-то от Кирка оно звучало так непринужденно и легко, словно сама мать так называла Маккоя.
- Тебе бы морду свою умыть, а то кровь под носом, - посоветовал Маккой.
Джим рассмеялся, весело шлепнулся на кровать, прищурился забавно и потерся носом о кисть руки.
- И уже поздно, надо бы проспаться.
- Да, ты прав, - кивнул Джим и чуть поморщился, потому что смех отозвался болью в переносице.
- Давай я осмотрю тебя и вколю обезболивающее, - по-врачебному сухо сказал Леонард.
- Мне точно повезло с соседом, - Кирк подмигнул Маккою и стянул запачканную пылью и кровью майку.
Леонард достал из своей сумки аптечку.
Но в конечном итоге самим лучшим лекарством стала на половину пустая бутылка старого доброго виски. Кирк говорил много и громко, а ещё смеялся слишком заразительно, чтобы была возможность не засмеяться самому. Они сидели на полу, грязные и потные с дороги, потрепанные жизнью и ожиданием чего-то нового.
Джим умудрялся рассказывать обо всем и ни о чем одновременно. Он знал множество историй, но старательно избегал тех, что могли бы поведать о нем самом.
Спать легли поздно ночью, за четыре часа до подъема, еле расползлись по кроватям, все же решив, что сон на полу — это явно плохая идея.
Джим заснул первым, мирно засопел в свою подушку, а Маккой долго устраивался на новой непривычно жесткой кровати, вертелся и поправлял подушку, но сон все же одолел его. Леонард закрыл глаза и увидел совсем другое место.

Маккой вышел из своего кабинета, хлопнул дверью, подергал ручку и закрыл на замок. В его отделении стояла полная тишина, только в конце коридора за столом сидела Элис и трудилась над какими-то бумажками под тусклой светло-желтой лампой.
- До свидания, доктор, - тихо сказала она, Маккой кивнул ей в ответ со слабой улыбкой.
Смена была тяжелой, Леонарду пришлось работать на выезде. Недалеко от пристани рухнул погрузочный кран, троих задавило, больше десятка с переломами, ещё парочка с легкими травмами. Маккою бы самому следовало остаться на дежурство, но Элис отговорила, обещав, что до утра она сама обо всех позаботится, а если что - позовет Николь.
Напоследок Маккой заглянул в третью палату, проверил, все ли спят. Он, на самом деле, обошел бы всех пациентов, но Элис строго посмотрела на него и кивнула на выход. Леонард беспокойно нахмурился, тяжко вздохнул и вышел из больницы.
Ночь была теплой, чуть уловимо пахло солью. Слышались хмельные песни солдат, они гуляли, ловили алкоголь и дым. Маккой хоть и ворчал на них, но не судил - это было бесполезно, когда идет война, когда каждый день может стать последним, хочется дышать полной грудью и любоваться на красавиц в цветных платьях.
Маккой похлопал себя по брючным карманам, проверяя на месте ли ключи от квартиры. Он быстро преодолел ступеньки крыльца, вышел на дорожку и хотел было повернуть в сторону своего дома, когда приметил у дороги силуэт сидящего человека. Свет от фонаря был слабым, мало, что можно было разглядеть. Было ясно только одно - парень (больно широкие плечи), а так как гражданские не шастали поздними вечерами по улицам, то незнакомец явно солдат.
Маккой подошел чуть ближе. Парень сидел на траве, вытянув ноги, и смотрел на проезжую часть.
- Эй, служивый, все в порядке? - осторожно спросил Маккой, останавливаясь в трех шагах от странного парнишки.
- Все замечательно, - приветливо кивнул тот и оторвал взгляд от дороги.
Маккой мог поклясться, что никогда ещё не встречал таких честных глаз. Ярко-голубых глаз.
- Ногу только вывихнул.
- И нос сломал, - заключил Леонард, оглядывая свернутую переносицу.
Парень улыбнулся. Засохшая кровь на губах потрескалась, она неприятно саднила кожу. Солдат облизнулся.
- Пойдем, подлатаю.
- Док, и часто вы так людей подбираете? - засмеялся солдат.
Маккой пожал плечами, протянул руку. И что ему только делать в пустом холодном доме, где нет ни следа чужого присутствия: в шкафу две помятые рубашки, джинсы и плащ с грязным подолом, на кухне пустой холодильник, крошки на столе и комплект посуды на одного, в спальне жесткая кровать и дырявый пододеяльник. В такое место совсем не хочется идти, лучше всего ошиваться в больнице, где ты нужен. И сейчас очень хорошая причина, чтобы вернуться в родные стены.
Солдат ухватился за руку и поднялся, стараясь не опираться на правую ногу. Маккой обхватил его за пояс, помог подняться. В уличном свете он приметил на рукаве темно-зеленой рубашки нового знакомого вышитые черными нитками крылья. Летчик, значит.
До больницы они дошли молча. Элис оторвалась от бумаг и незамедлительно поспешила на помощь.
- В хирургической обработаю, - коротко сказал Маккой, предубеждая вопросы мед сестры.
Солдат широко улыбнулся, подмигнул Элис.
- Какие пташки работают в больнице!
- Идите молча, солдат, - иронично заметила Элис и вернулась к своему дежурному столу.
Маккой недовольно вздохнул и поволок хромого пациента в хирургическую.
Лампы тонко затрещали, загорелись холодным, белым светом. Пахло хлоркой и медикаментами, кафельные стены, как и дощатый пол, были выдраены до блеска.
Маккой усадил солдата в кресло и подтянул к себе скрипящий колесиками стол с инструментами, бинтами, ватой и спиртом.
- Как звать? - спросил Маккой, чтобы отвлечь солдата от осмотра.
- Джим Кирк, - ответил тот, еле шевеля губами, чтобы не мешать.
Осмотру он совсем не противился, доверился без всяких задних мыслей, словно он с Маккоем на фронт ходил и спину его прикрывал.
- Нарвался ты славно, Джим, - хмыкнул Леонард, осматривая переносицу. - Нос вправлять придется, а ногу перебинтуем, и дело с концом.
Кирк пожал плечами и кивнул.
- Потерпи, боец.
- Как нефиг делать.
Раздался неприятный, тихий хруст. Кирк коротко вскрикнул и тяжело задышал, перед глазами потемнело на несколько секунд из-за резкой боли. Джим нелепо открыл рот, пытаясь сделать глубокий вдох, но из носа снова пошла кровь. Маккой приложил марлю, с профессиональной осторожностью протер пухлые губы.
Кирк глухо простонал, а потом тихо и хрипло засмеялся, что было весьма странным. Его голубые глаза засверкали ненормально ярко, радужка так и вспыхнула синим цветом, а возможно — это всего лишь освещение.
- Ох, док, - хмыкнул Джим. - Спасибо, что не бросили.
- Я дам таблеток.
- Не нужно, у меня есть собственные средства.
- Пить не советую, - тут же предупредил Маккой, которому были прекрасно известны все солдатские способы избавления от боли.
Джим сильно гнусавил, переносица у него прилично опухла, появились темные синяки под глазами, но даже в таком потрепанном виде он умудрялся выглядеть веселым. Странный парень, ничего не скажешь.
- Я положу тебя в четвертую палату, - Маккой поднялся со стула. - Тебе нужно полежать несколько дней. Нога должна пребывать в покое.
- Док, вы слишком серьезны.
- Военные находятся на государственной службе, медицинская помощь оказывается вам совершенно бесплатно, а долг врачей — сохранять вас в здравии, иначе некому будет страну защищать, - хмыкнул Маккой, отнимая от лица Кирка марлю и прижимая новую, чистую и белую.
- За такие слова должна следовать благодарность! У меня в кармане ни копейки, но у нас на летной есть вкусные ягодные настойки. Понимаю, что на огонек вы вряд ли загляните, да и кружки у нас жестяные, покоцанные, поэтому с радостью принесу вам бутылочку.
- Джеймс Кирк, вы слишком много болтаете для человека, которому только что вправили нос, замолчите и отправляйтесь в четвертую палату, - сказал Маккой с долей сарказма.
И Кирк снова растянул измазанные кровью губы в улыбке.

* * *
Кирк не был другом. Возможно, его можно было бы назвать хорошим приятелем, но точно не близким человеком. Маккою потребовалось всего несколько дней, чтобы понять это. Кирк редко появлялся в комнате, практически не попадался на глаза в академии, был, как ветер, шатался черт знает где и черт знает с кем. И его жизнь совершенно не интересовала Леонарда, у Маккоя и без того было достаточно проблем: адаптация к новому климату, привыкание к жесткому графику, выработка новых коммуникативных навыков. Леонарду действительно было трудно, он много хмурился, ворчал и продолжал блистательно делать свою работу, а ещё он совершенно забыл о тяжком, ярком сне, списав все на смену обстановки.
Но ближе к зиме, когда Маккой окончательно привык к своему новому образу жизни, судьба решила очень круто и на полной скорости повернуть в сторону.
У Леонарда был любимый паб. Этот паб появился у него сравнительно недавно и совершенно случайно. Право слово, не сидеть же здоровому мужику целыми днями в четырех стенах за бесконечным учебным материалом с разных концов галактики, именно поэтому Маккой изредка выбирался на прогулку, заглядывал в торговые центры, чтобы купить дочке подарки, заходил в кинотеатры, а одним вечером наткнулся на голо-вывеску "Берлога". Название вызвало у Леонарда улыбку, и он зашел внутрь. Бар не представлял из себя ничего особенного - обычная забегаловка без вычурности и роскоши, никаких цветных гирлянд, никакой современной музыки, только несколько столов и барная стойка с приветливым официантом и не менее приятным хозяином. К тому же выпивка оказалось дешевой и не такой уж плохой.
Маккой стал приходить в "Берлогу" субботними вечерами и баловать себя стаканчиком эля. Клингоны бы всех подрали, это место было тихой гаванью для усталой души доктора.
Оно таким бы и оставалось, если бы на пороге "Берлоги" не появился Джеймс Кирк.
- Боунс! - воскликнул он и помахал рукой.
Маккой и головы не успел поднять, как Кирк хлопнул его по плечу.
- Вот так встреча! - радостно сказал он. - Я почти тебя не вижу, так хотелось поговорить.
- А ты чаще в комнате появляйся, - тихо ответил Маккой совершенно непричастным тоном, намекая, что не имеет никакого желания приобрести компанию на сегодняшний вечер.
- Я бы рад, но столько дел, - отмахнулся Кирк. - Прихожу, а ты уже спишь. Бармен, виски!
Леонард не ответил, нахмурился. Шумный Кирк заставлял его напрягаться и испытывать жуткий дискомфорт.
- Боунс, Боунс, знаешь, в соседний корпус заселились две близняшки. Чудо, как хороши, - Джим изобразил крепкую грудь и прельстивые бедра.
- Парень, шел бы ты, - отрезал Леонард.
- Да ладно тебе, Боунс! - отмахнулся Кирк. - Пойдем, развлечемся.
Бармен принес бутылку виски и два стакана, сгрузил все с подноса на стол и вернулся к стойке.
Леонард напряженно замолчал, перебарывая в себе желание задвинуть Кирку в нос.
- Как зовут дочку? - спросил Кирк, разливая виски по стаканам.
Маккой почувствовал, как сердце глухо екнуло у самого горла.
- Откуда ты знаешь?
Кирк рассмеялся, покачал головой.
- Боунс, я не такого плохого мнения о тебе, чтобы думать, что в мое отсутствие ты играешь в куклы.
Леонард чертыхнулся про себя. Стакан с виски он не тронул.
- Так и не скажешь имя? - стоял на своем Джим.
- Джоанна, - с неохотой ответил Маккой.
- Сколько ей? - неожиданно серьезно спросил Кирк.
- Семь.
- Наверняка у неё твои глаза, - Джим пожал плечами. - Знаешь, девушки с зелеными глазами очень красивы.
Маккой удивленно поднял брови, посмотрел на Кирка внимательно, с долей интереса. Таких слов он не ожидал и сделал глоток виски.
Они были совершенно трезвыми, обоим лишь хотелось улыбаться. Ночной Сан-Франциско не был приветливым: плохо освещенный, туманный и сырой, словно Лондон со старых книжных обложек Эдгара По.
- Ты редко объявляешься, - сказал Маккой, пряча руки в карманах.
Джим тепло выдохнул в шарф, пытаясь отогреть кончик носа.
- Ты будешь смеяться, если узнаешь правду.
Леонард напряженно свел брови, ожидая продолжения рассказа. Они шли по тихому бульвару. У Кирка цокали каблуки ботинок, слышалось тихое жужжание скоростных машинных двигателей, высоко над головой с коротким гудком по тонким железнодорожным мостам неслись воздушные поезда.
- Чувствовал, что буду раздражать тебя.
- Ты был прав, - хмыкнул Маккой.
- Я сразу смекнул, что ты не из тех, кто легко сходится с людьми, вот я и не маячил у тебе перед носом.
- Какая забота.
- Ты мне нравишься, Боунс.
Маккой чуть не споткнулся и не пропахал носом тротуар, Джим весело рассмеялся. Он ничего не стал пояснять, а Леонард не хотел задавать никаких вопросов. Кирк быстро перевел тему и начал рассказывать о временах старшей школы. Маккою оставалось только дивиться тому, какой же Джим безответственный самодур.
По коридору в общежитие они шли на цыпочках, чтобы не шуметь и не мешать кадетам. Кирк еле сдерживал смех, зажимал рот рукой, прятался в шарф и дал себе волю лишь тогда, когда они зашли в комнату.
Джим в спешке стянул куртку, сунул шарф в рукав и прошел в комнату. Маккой проводил его немного уставшим взглядом, и ему неожиданно стало душно. Он тяжело привалился плечом к стене, в голове словно разлилась дымка, комната поехала влево, покачнулась, и на Джиме оказалась темно-коричневая куртка с меховым воротом, старая, потертая с какими-то нашивками. Леонард моргнул, протер глаза, но зрение продолжило его подводить. Потолок перестал быть белым, он растворился в синеве неба, исчез среди белых, рваных облаков. В нос ударил запах свежей травы и немного соли.
- Эй, эй, Боунс, что с тобой? - донеслось до Маккоя, и он почувствовал, как его крепко держат за плечи. Голос звучал глухо и слабо.
Кирк взволнованно подтянул бессознательного Леонарда к себе, закинул его руку себе на плечо и с трудом потащил к кровати. Маккой дышал ровно, его голова безвольно улеглась Джиму на плечо.
- Охренеть, заснуть в коридоре за несколько секунд, а ещё мне говорят, что я странный, - пробубнил Джим, взваливая Леонарда на кровать.
Маккой развалился на спине, а потом перевернулся на бок. Джим заглянул ему в лицо, убедился, что Боунс действительно спит, у того чуть дрожали ресницы, приоткрылся рот. Кирк кое-как вытащил Маккоя из куртки и штанов, укрыл одеялом и, откровенно недоумевая, прошел в ванную.

День выдался ужасно жарким, в полуденном зное стрекот цикад становился утомительной колыбелью. Все окна в больнице были раскрыты настежь, по коридором гулял легкий сквозняк, шуршал занавескам и скрипел дверьми.
Больные в палатах просили холодной воды, но холодильник на кухне, как назло, сломался. Был, конечно, и второй, но его до верху забили продуктами. Маккой попытался реанимировать сдохший конденсатор, но он же доктор, а не механик. Чертыхнувшись, он отвесил холодильнику пинка и удалился в свой кабинет.
Старенький настольный вентилятор жужжал и шумел, гнал теплый воздух в сторону Леонарда, который пытался сосредоточиться над историями болезней. От жары уже начинала болеть голова, взмокли волосы на загривке и висках. Халат он оставил на крючке, снял рубашку и неприличным образом позволил себе остаться в застиранной борцовке и светлых брюках.
Кабинет Маккоя располагался на первом этаже, окна выходили на скудный дворик, заросший, неухоженный, с несколькими лавочками, желтоватая краска на которых давно облупилась от старости. Тени деревьев причудливыми узорами падали на занавески, забирались в комнату.
Жужжание вентилятора становилось тише примерно раз в три минуты, и в один из этих промежутков, Маккой расслышал, как зашуршали кусты под окном и сломалась ветка. После этого донеслось шипение и незадачливое "Ай!". Леонард отложил ручку, тихо встал из-за стола и подкрался к окну. Он чуть отодвинул занавеску с краю и посмотрел вниз, тут же удивленно поднимая брови. Из зеленых кустов на него глядели круглые ярко-голубые глаза.
- Привет, док, - тихо сказал Джим. - Не поможешь?
- Какого черта? - только и успел выругаться Маккой, как Кирк уже лез в открытое окно.
Джим вцепился пальцами в деревянную раму, подтянулся и помедлил, распределяя вес. Леонард перехватил его за пояс и утянул внутрь. Кирк свалился на пол и незамедлительно потянул за собой Маккоя под далекие крики: "Черт бы тебя побрал, Джеймс! Найду и убью!"
- Что за хрень ты вытворил? - зашипел Маккой.
Джим тихо рассмеялся, привалился спиной к стене.
- Стащил у Стена настойку.
Маккой тяжело выдохнул, присаживаясь рядом с Кирком, тот извлек из большого кармана на комбинезонных штанах небольшую бутылку с ягодами на дне.
- Кто же лезет воровать днем? - недовольно поинтересовался Маккой, забирая бутылку.
Мысль о том, что Джима стоит выпроводить, его даже не посетила.
- Момент представился, - пожал плечами Кирк.
В его светлых волосах запутались несколько зеленых листьев, серая майка была перепачкана маслом и землей, молния комбинезона была расстегнута до пупка и подпоясана ремнем, чтобы не расходилась дальше.
- Я отсижусь у тебя? - спросил Джим.
- Ещё чего, выметайся давай, - огрызнулся Маккой и убрал бутылку в шкафчик стола.
- Если я выйду, то в скором времени вернусь с переломанными ногами, и тебе снова придется наблюдать мою симпатичную мордашку, - засмеялся Джим.
- Ты все равно попадешься этому Стену, - пошел в спор Леонард.
- Он отходчивый, позлится денек и забудет, - отмахнулся Джим.
Маккой недовольно покачал головой и перебрался за свой стол.
- Только сиди тихо, мне работать надо.
- Да вы совсем не расслабляетесь, док, - отозвался Джим, так и не поднявшись с пола.
- Как нога? - спросил Леонард, меняя тему разговора и возвращаясь к бумагам.
- Все хорошо, спасибо.
- Поднимись с пола, кресло же есть.
- Я в нем усну.
- Так спи, - равнодушно отвесил Маккой и удивился тому, с какой легкостью он это сказал.
- Спасибо, док, - поблагодарил Кирк. - Я с ночной, совсем замотался.
- Извини, в палату не могу отправить, ты цел и невредим.
- Да мне и тут хорошо.
- Руки только помой.
Джим улыбнулся, прошел к раковине, отмыл руки от машинного масла, ополоснул лицо, вытащил из волос застрявшие листья и уселся в кресло.
- Док, а сегодня танцы в пабе, пошли? - тихо и устало спросил Кирк.
- Спи уже.
У Джима на губах застыла вялая улыбка, он прикрыл глаза и быстро заснул, а Маккой немного озадаченно рассматривал его ещё несколько минут.

***
Джим неожиданным образом стал для Маккоя верным и надежным другом. Если честно, Леонард и сам не понимал, как верность и надежность стали совместимы с джимовой легкомысленностью. Кирк стал чаще появляться в комнате, он много смеялся, шутил и не приносил Маккою никаких хлопот, только много доставал своим неугомонным "пойдем туда!", "а давай вместе!", "будет весело!".
Однажды он сам купил подарок для Джоанны, потому что Маккой не успел выбраться с учебы. А в другой раз без проблем сделал за Леонарда практику по конструированию транспортеров. В общем и целом, Кирк был занозой в заднице, но иногда и от него была польза.
Маккой не говорил ему лишь об одном - о своих странных снах. Леонард и раньше видел сюжетные сны, хотя они никогда не были такими яркими и живыми. Маккой словно не спал, а прокручивал в своей голове старые воспоминания. На первых порах он не обмолвился ни словом, потому что не хотел придавать этой белиберде какое-то значение, а потом просто забылось.
Но Леонард сам себе поставил условие - если его ещё раз потревожат подобные сны, он пойдет проверять мозг.
А тем временем подступили новогодние праздники. В академии стали появляться красочные голо-украшения, кадеты развесили на дверях рождественские венки, в холлах поставили искусственные елки, а под них - пустые подарочные коробки, в которые можно было положить анонимные подарки с запиской, кому они предназначены.
Многие кадеты разъехались по домам, в общежитии было непривычно тихо. Маккой шел по коридору, нервно постукивая коммуникатором по ладони. Он зашел в комнату и достал собранную сумку из-под кровати. Джим оторвался от консоли и удивленно посмотрел на него.
- Ты ещё не уехал?
- Я никуда и не еду. Радуйся, парень, эти праздники ты проведешь с ворчливым доктором.
Джим сложил руки на груди и развернулся на стуле.
- Я слышу твой вопрос, - недовольно сказал Маккой и выложил из сумки медицинский чемоданчик. - Отвернись.
- Не заставляй спрашивать, - пожал плечами Джим.
- Джослин увезла Джоанну с Земли. Туристический рейс черт знает на какую планету, - прошипел Маккой и пнул пустую сумку, отправляя её обратно под кровать.
- Ты извини, словами помочь не могу, зато в запасах есть бутылочка бренди. Как тебе?
- О, парень, да ты просто золото.
Кирк самодовольно ухмыльнулся. В его лице не было ни капельки сочувствия, хотя его стоило проявить, ведь Маккой очень долго ждал возможности встретиться с дочкой. Джим мог врать остальным, но точно не себе - он очень не хотел, чтобы Боунс уезжал. Эгоистичное желание, двуличное и мерзкое.
Кирку некуда было ехать, в Айове его никто не ждал, да даже если бы и ждал, то Джиму совсем не хотелось видеть ни отчима, ни мать, ни старшего брата. Сидеть под рождественской ёлкой в академии было более заманчивым вариантом.
- А я тебе подарок приготовил.
Маккой сел на край кровати, он выглядел усталым, но на его хмуром, расстроенном лице появилось удивление и.. благодарность?
- Надеюсь, это не ретро-журнал с пинап девочками? - пошутил Маккой, тихо рассмеявшись.
Его смех был теплым и мягким, с хрипотцой. Джим не мог не улыбнуться: Леонард смеялся редко и из-за этого искренне.
- Нет, не переживай, - Джим покачал головой и вернулся к заданиям на консоли.

* * *
На следующий день в общежитии практически никого не осталось, смолкла предпраздничная шумиха, никто не бегал из комнаты в комнату, никто не шумел и никуда не спешил. На этаже, где располагалась комната Джима и Леонарда, совсем никого не осталось.
На светлых стенах цветные огоньки складывались в рисунки ёлок и праздничных коробок, под потолком висели красные, желтые, синие, серебряные, золотые голо-шарики. В темноте они становились ярче в самой серединке, а при свете потухали, чтобы не резать глаза.
Джим сидел рядом с ёлкой и разрисовывал маленький клочок бумажки веселыми рожицами. На Кирке был красный колпак с белым помпончиком, теплого кофейного цвета тонкий свитер без горла и старые джинсы, с заправленными в шерстяные носки штанинами. Кирк выглядел смешно, но, кажется, именно этого он и добивался.
Бумажка была исписана цветными ручками от начала и до конца: смайликами, рожицами мультяшных кошек, цветочками и сердечками, а в центре - жирным шрифтом "Для Боунса". Записку Джим прикрепил зеленой скрепкой к бантику на маленькой коробочке и положил под ёлку.
Маккой наблюдал за Джимом уже минут десять. Он стоял за углом, прислонившись плечом к стене, и никак не мог оторвать глаз от того, с какой заботой Кирк готовил подарок - сидел на полу, согнувшись, бумагу положил на коленку и старательно писал.
- И давно ты тут? - спросил, наконец, Леонард, чтобы дать о себе знать. Конечно, он подал голос только после того, как Кирк припрятал коробочку под ёлку.
Джим обернулся. В новогодней шапке он походил на чумного эльфа Санты.
- Почти с Рождеством! - воскликнул он и улыбнулся.
Маккой подошел к нему и сел рядом. От Кирка веяло теплом и радостью, его, в этой дурацкой шапке с помпоном, в свитере с оленями, можно было легко назвать Духом Рождества. Леонард неприлично долго смотрел на джимову улыбку, смотрел в его яркие искристые глаза, смотрел так долго, пока Кирк не пощелкал пальцами у него перед носом.
- Боунс, ты чего?
- Бренди, - невпопад ответил Маккой и поставил бутылку между ними на пол.
- Из горла?
- Как обычно.
Лампы в холле горели слабо, всего на десять процентов. По стенам бегали блики новогодних шаров, а ёлка цвела разноцветными гирляндами.
Бренди слабо пахло виноградом, было терпким и сладковатым. У Джима от алкоголя покраснели щеки и кончик носа, он взялся больше смеяться и активно жестикулировать. Маккой сидел напротив, спина затекла от отсутствия возможности облокотиться на что-нибудь, но Леонарду было наплевать, пускай этот долбанный позвоночник хоть рассыпется, он все равно не оторвет взгляда от Джима. Свет мелких лампочек от гирлянды слишком привлекательно отражался в его синих глазах.
- А теперь подарок! - воскликнул Кирк, когда бутылка опустела на половину.
- Специально дал возможность выпить? - усмехнулся Маккой.
Джим не ответил, кивнул на ёлку. Леонард с неохотой сменил положение и потянулся к ёлке. Темно-синяя коробочка была размером с ладонь, на белом бантике болталась разрисованная бумажка, и Маккой только сейчас подумал: «А где Джим достал бумагу и цветные ручки, ведь они большая редкость».
Кирк с нетерпением смотрел на Боунса, а тот не спешил открывать свой подарок, осматривал со всех сторон, поглаживая чуть помятые края записки. Наконец, Леонард потянул кончик ленточки, развязал бантик и открыл коробку. На бархатной подкладке лежал красивый перстень, тонкий обруч серебра уходил в печатку с тонко выгравированными четырьмя звездами и датой поступления в академию. Маккой не стал спрашивать, почему именно эта дата, потому что знал, что скажет Джим. Его голос так и зазвенел в голове, словно Кирк действительно ответил: «В этот год мы познакомились».
- Боунс, - тихо позвал Джим.
Маккой моргнул.
- Не нравится? Так и знал, что плохая идея.
- Заткнись, Джим, - оборвал его Леонард.
Кольцо оказалось мало для всех пальцев, кроме мизинца. Кирк напряженно сопел, но молчал, начиная нервно почесывать шею.
- Черт, промахнулся, - выругался он тоскливо и виновато.
- В самый раз, - успокоил его Маккой, оставляя перстень на мизинце.
Джим облегченно вздохнул и сделал большой глоток бренди. Леонард поспешно отнял у него бутылку, глотнул сам. Сказать по правде, ничего подобного он не ожидал, в последний раз ему дарили что-то лет пять назад, и сейчас, когда перстень идеально сидел на пальце, все слова благодарности куда-то делись, осталось только щемящее чувство радости. Правда, ответного подарка у Маккоя не было, он даже и не подумал, что произойдет нечто подобное.
Леонард отставил бутылку, и Джим оказался непозволительно близко. Маккой даже моргнуть не успел, а его губ коснулось теплое дыхание с запахом алкоголя и винограда. Кирк положил руки ему на плечи, подобрался ещё ближе.
- Парень, ты... - но Маккой не договорил, потому что требовательный поцелуй ужалил его рот.
Джим целовал с напором, целовал так заразительно, что не ответить было практически невозможно. Маккой обхватил его за пояс, дернул к себе, заставляя сесть на бедра, но Кирк дернулся, разорвал поцелуй.
- Блядь, Боунс, прости, я не хотел, выпусти, выпусти, - сбивчиво залепетал он, и в противовес своим словам сильнее сжал плечи Леонарда.
Маккой не двинулся, слова Джима подействовали на него, как удар биты по затылку. Он выпустил Кирка беспрекословно.
- Прости, правда, - никак не затыкался Кирк.
Он быстро поднялся на ноги. Его пальцы, может быть случайно, а может быть и нет, мягко коснулись скулы Леонарда. Из-за шерстяных носков Джим ступал очень мягко, и Маккою ничего не оставалось, кроме как проводить его рассеянным взглядом.

Проблема состояла в том, что остаток рождественских каникул Маккой провел в одиночестве, остался наедине со своими мыслями. Нельзя сказать, что о случае в Рождество он много думал. Вовсе нет. Это был всего лишь поцелуй, они довольно много выпили, и, конечно, ощущение радости за подарок - другими словами, не произошло ничего такого, о чем можно было беспокоиться. Но по непонятным причинам Маккой очень беспокоился, а Джима и вовсе след простыл. Он оставил записку на падде. Письмо выскочило тогда, когда Леонард включил его. На экране раскрылся текст: "Боунс, Айова скучает, надо бы подлатать крышу и поздравить мать. Приеду через десять дней". Маккой огорчился тому, что записка была не бумажной, уж очень хотелось ещё раз увидеть джимов почерк и его кривые рисунки. И ещё Маккой разозлился, потому что Джим врал. Никакая мать его не ждала - это Леонард знал, как знает самые элементарные вещи. Айова терпеть не могла Джима, вся она: горячие земли, мелкие города, песчаные просторы - говорили: "Иди к черту, Джеймс Кирк. Иди ты, мать твою, к черту".
Маккою оставалось лишь ждать. Кажется, он делал это слишком часто, и по праву испытывал из-за этого усталость и раздражение. Джим не соврал лишь в одном - вернулся он ровно через десять дней. Вернулся с ссадиной на щеке и свежим шрамом над правой бровью.
- Боунс! - Джим налетел на Маккоя в студенческом парке. - Боунс! Прошли минуты твоей печали, я вернулся!
Леонард промолчал. Единственное желание, которое у него было - добавить Кирку ещё несколько синяков. Джим улыбался и улыбался до отвращения весело, улыбался, несмотря на то, что выглядел плохо. Улыбка цвела, а вот глаза - нет. Он обнял Леонарда, и Маккой понял, что между ними постепенно разрастается пропасть. Вот же загадка: ты обнимаешь человека, он совсем близко, прижимается грудью к твоей груди, но продолжает оставаться за стеной. Джимми, хэй, парень, да что с тобой такое?
Кирк расцепил объятья, разорвал их, как тонкую золотую цепь, хлопнул Маккоя по плечу в знак прощания и направился в корпус. Леонард за ним не пошел, потому что знал, что не сдержится, начнет выхаживать, захочет увидеть каждый след от побоев, приговаривая под нос что-то типа: "Парень, прибить бы тебя с концами".
Чтобы не терзать себя мыслями, Маккой ушел в лабораторию - собственная работа лучшее лекарство от раздумий. Колбы встретили его тонким звоном, а рабочая консоль - приветственной речью на экране. Леонард вылез из перечня вирусов и формул антидотов только к вечеру. Когда он вернулся в комнату, то Джима не обнаружил. Его кровать была не тронута, на крючке не болталась куртка, и светло-желтое полотенце в ванной не хранило человеческий прикосновений.
Комната была пуста, и Маккой понял, что она чертовски неуютная и холодная, словно прогнившая халупа в сыром лесу.
Леонард не хотел ждать Джима. Клингоны всех задери, он взрослый мальчик, у него есть свои дела, своя жизнь, он не обязан всем делиться с Маккоем. Но чем сильнее Боунс старался не думать, тем сильнее было его беспокойство.

Маккой понятия не имел, какого черта он стоит у края взлетной площадки. Расчерченная линиями идеально ровная асфальтная дорога разрезала золотую от песка местность. Учения закончились перед обедом, и пять новеньких бомбардировщиков стояли рядком на бетонной площадке перед началом взлетной полосы.
Джим вышел из ангара, махнул кому-то рукой и подошел к Маккою.
- Не думал, что ты придешь, - весело сказал он, пожимая Леонарду руку.
На ладони Маккоя остались следы от масла, и Джим, спохватившись, протянул ему платок.
- Ты звал, - коротко ответил Леонард, вытерев руки.
- Полетать не хочешь? - с задорно искрой в глазах спросил Джим.
Маккой не ответил, лишь многозначительно посмотрел на Кирка.
- Леонард, небо - это совсем другая жизнь, - довольно мирно сказал Джим.
А что ещё может сказать летчик?
- Мне и на земле неплохо, - скупо ответил Маккой.
Он правда не понимал, что за дух его принес сюда, но он все же нашел себе оправдание.
- Как нога? - спросил он.
Джим подергал брючину.
- Бегаю, как миленький.
И Маккой успокоился.
- Пойдем, я покажу тебе кое-что.
Джим воодушевленно взял Маккоя за кисть и потянул вдоль ангара. Его пальцы крепко прижались к коже, Маккой почувствовал жесткие старые мозоли на ладони и понял, что ничего не имеет против таких прикосновений. Они показались ему правильными и совершенно ненавязчивыми.
Они ушли далеко от взлетной полосы, миновали жилую часть гавани и выбрались на окраину пустующего берега. Здесь купаться было запрещено из-за близкого нахождения военно-морской базы, её верфи маячили справа, но открывшегося вида совершенно не портили.
Колкая зеленая трава резко поредела и скрылась в золотом прибрежном песке. Ветер гнал слабые волны, а дальше темнели тихоокеанские воды прямо под лучами жаркого солнца и ослепительно-голубого неба.
Джим отставил ботинки, с довольной улыбкой сел на землю и запустил руки в теплый песок. Маккой остался стоять, он лишь коротко поглядывал на Джима сверху вниз.
- Вот так удача! - неожиданно воскликнул Джим и достал из песка маленькую ракушку с замысловатым светло коричневым рисунком на спинке и гладким перламутровым пузиком. - Сможешь такую же найти?
- Джим, - неожиданно серьезно сказал Маккой, не обращая внимания на джимову улыбку до ушей. - Сколько у тебя было вылетов?
Кирк отвернул голову, перебирая в пальцах ракушку.
- Чего молчишь? - надавил Маккой и хотел уже было подпнуть Джима в бок носком ботинка.
- Пять.
- И сколько подбил?
- Двенадцать.
- Да ты в рубашке родился.
Джим кивнул, повернул голову и посмотрел на Леонарда.
Признаться, Маккой никогда не смотрел на небо, ему было все равно, какого оно цвета, для него оно всегда был одним - серым и давящим. И, скорее всего, он никогда не посмотрит наверх, потому что небо из глаз Джима смотрело на него честно и открыто.

- Боунс, - глухо раздалось надо ухом. - Боунс.
Маккой почувствовал, как из сна его вытягивает наглое тормошение за плечо.
- Боунс, просыпайся, - голос становился все четче и громче.
Леонард с трудом открыл глаза. Джим сидел на краю кровати, блеклый лунный свет из не зашторенного окна тенями лежал на его лице, четко очерчивал линии скул и губ и придавал коже болезненный оттенок.
- Ты носишь подарок, - констатировал с радостью Джим и взял Маккоя за ладонь.
Леонард с удивлением для себя заметил, что это прикосновение реального Джима было точно таким же, как прикосновение Джима из сна. Те же жесткие мозоли, сильные пальцы и горячая кожа. Маккой отдернул руку, сердце глухо стукнуло где-то в горле.
Джим затих, нелепо посмотрев на свои руки, которые минуту назад с нежностью сжимали ладонь Боунса.
- Я просил вернуться четыре дня назад.
- Знаю, знаю, - почти шепотом сказал Джим. - Были дела.
- Не думал, что таскание собственной задницы по барам в наше время называется делами, - Маккой медленно сел в кровати, прислонился спиной к изголовью. - Если о себе думать не можешь, так о других вспомни. Пайк тебя искал.
- Я был у него, - отмахнулся Джим.
- Хватит бегать, - устало сказал Боунс, потирая глаза.
Тяжелый сон все ещё висел плотной ширмой в его голове, и воспринимать реальность было трудно. Маккою даже на миг показалось, что за пределами кровати плещется море. С этим нужно было что-то делать, но об этом следует подумать позже.
- Боунс, - слишком тревожно сказал Джим, словно пытаясь сказать нечто серьезное.
- Заткнись, Джим.
Маккой положил Кирку на затылок ладонь, дернул его к себе слишком резко и поцеловал. Джим неловко завалился на Боунса, чуть не подавился прерванным вздохом, но сориентировался быстро: обнял за шею, залез на кровать в ботинках, сел Маккою на бедра.
- Боунс, Боунс, прости меня, - зашептал Джим и чуть не застонал, когда Маккой потянул с него майку.
- Вылезай из штанов, - коротко сказал Маккой, у которого совершенно не возникло никаких мыслей о том, что он поступает неправильно.
Правильно, ещё как правильно. Давно надо было выдрать этого безрассудного болвана.
Джим скатился Маккою под бок, скинул ботинки, в быстром темпе стянул джинсы вместе с трусами. Ткань скользнула по его почти вставшему члену, выбив из груди судорожный всхлип. Джим сбросил все шмотки на пол, после чего поспешно метнулся к своей тумбочке и достал смазку.
- Вот это ты шустрый, - усмехнулся Маккой.
- Теперь твоя очередь заткнуться, - выпалил Джим.
Он оказался рядом слишком быстро, снова сел Маккою на бедра, крепко прижался своим ртом ко рту и потерся членом о живот. У Джима Кирка определенно было много талантов. Леонард крепко обхватил Джима за пояс и столкнул его с себя, заставил лечь на бок. Кирк недовольно выдохнул из-за прерванного поцелуя, протянул Боунсу тюбик со смазкой и с каким-то подозрительным спокойствием притих, расслабился. Маккой довольно огладил его бок, крепкую задницу, по-хозяйски взял под коленку и заставил Джима подтянуть одну ногу к груди. Вид открывался определенно очень занимательный.
Капля смазки упала на красиво выставленное бедро, скользкие пальцы скользнули к дырке, а Джим даже и не думал смущаться. Черт подери, его собирался трахнуть Боунс, его Боунс. Маккой пытался растягивать Кирка как можно дольше и безболезненно, несмотря на то, что у самого от возбуждения ныли яйца, и член упирался в ягодицу, оставляя на коже влажные разводы.
- Хватит копаться, - сбивчиво прошептал Джим куда-то в подушку.
Маккой только фыркнул, крепко взял Кирка за ногу и толкнулся. Джим захлебнулся облегченным стоном, даже не думая перевернуться на спину или на живот. Боунс вошел до конца, чувствуя, как под пальцами напрягаются мышцы, Джим сжал его тесно-тесно, буквально до звезд из глаз, и расслабился. Первые движения вышли рваными и неумелыми, Кирк завозился на простынях, но Маккой предупреждающе дернул его за ногу и начал двигаться более ровно. Наблюдать за джимовым профилем определенно было одним удовольствием: у Кирка чуть выпирали ребра, ниже, под ними, обрисовывались стянутые мышцы, руки напрягались, сжимаясь в кулаки, с приоткрытого пухлого рта срывались непристойные стоны и глаза были плотно закрыты.
Джим не пытался схватить Боунса за руку, не пытался потянуться, он послушно принимал член, начиная вести бедрами навстречу толчкам. У Маккоя было странное желание оставить на теле Кирка следы, этот гаденыш ещё может убежать, поэтому пусть бежит помеченным.
Когда темп стал более резким и жестким, Джим обхватил свой член ладонью и начал дрочить. Стон постепенно срывался на крик, а Маккой продолжал входить на всю длину, сжимать одной рукой ногу под коленкой, а другой - бок. От напряжения и не совсем удобной позы у Леонарда начала ныть поясница, но менять положение он совершенно не хотел. Джим был под ним, и Джима было видно всего.
Кирк кончил первым, чуть ли не скрутился от удовольствия с застрявшим в горле стоном, походившим уже больше на крик. Он сжался так сильно, что у Боунса закололо в затылке от удовольствия. Маккой зажмурился до белых вспышек под веками и кончил, так и не выйдя из Джима.
Приятная слабость разлилась по всему телу, напряженные долгое время мышцы расслабились и сладко заныли. Маккой, не разлепив глаз, улегся на бок, прижался грудью к джимовой спине. Кирк завозился, явно поворачиваясь, и Боунсу осталось лишь наслаждаться ощущением легких поцелуев теплых губ на своих щеках и закрытых веках.
Последняя мысль, которая пронеслась у Маккоя в голове, говорила, что все теперь правильно и цельно.

Луч солнечного света добрался до лица Маккоя и защекотал щеки. Леонард с трудом открыл глаза, облизал пересохшие губы и мучительно простонал от боли в спине и шее. Он снова уснул за столом прямо на кипе бумаг. Маккой отбросил карандаш, который так и остался зажатым в его пальцах, и похлопал себя по щекам, пытаясь согнать вязкий и неприятный морок. Рассеянный со сна взгляд Маккоя привычно скользнул по календарю. Красный квадратик, который Леонард передвинул ещё ночью, остановился на цифре семь. Седьмое декабря 1941 года.
Совершенно внезапно Маккоя посетила странная мысль, что во сне нельзя определить ни времени, ни даты, значит он абсолютно точно не спит. С нормальной кроватью Леонард не встречался уже трое суток, опять застрял в больничных делах, кантовался на старой жесткой кушетке в своем кабинете.
Маккой тяжело поднялся из-за стола, чтобы сходить за кофе, но на улице раздался подозрительный шум, словно учения на летной базе перенесли слишком близко к больнице. Ругнувшись, Леонард подошел к окну и дернул створку, раскрывая ставни и впуская военный грохот в кабинет. В небе повисла черная, жужжащая туча, она походила на рой разъяренных ос, готовая жалить бесконечно много и безжалостно.
Первый взрыв разнесся, кажется, по всему острову, разнесся дрожью по земле и зазвенел в стеклах. Не успел затихнуть первый взрыв, как последовал второй, третий, четвертый. Казалось, что им нет числа, шум и грохот слился в один сплошной поток, все происходило невероятно быстро. Это было самым настоящим нападением.
Маккой вылетел из кабинета, ему навстречу уже неслись мед сестры и ещё два хирурга.
- Мэри! - рявкнул Леонард, раскрывая в палаты двери, чтобы потом не тратить на это времени. - Вызванивай всех! Элис и Мегги, готовьте койки, выводите тех, кто ждет выписки, если согласятся помочь - не отказывайте, лишние руки нам будут нужны. Чарли, в операционную. Фред, пойдешь со мной, будем принимать. Джессика, Кейт и Люси, идете с нами.
Маккой раскрыл входные двери, подпер их кирпичами, чтобы створки не захлопнулись, и повернулся к Фреду и трем мед сестрам. Если Фредди был готов и сосредоточен, то молодые девочки, которые только недавно вступили в ряды добровольцев, были белы, как их форма, но они держались. Ужас, который им предстоит увидеть, нельзя сравнить с чем-либо.
- У нас не хватит медикаментов, - тихо сказал Фред, подойдя к Маккою.
- Кодеин и морфий будем давать только в самых тяжелых случай, остального у нас в достатке, - твердо ответил Леонард, смотря на дорогу.
Со стороны причала к небу поднимались столбы дыма, они мешались с плотными облаками. Высоко над головами неслись самолеты, и было невозможно определить, чьи взрывались и падали чаще. Маккой всеми силами старался не думать о Джиме, он прерывал каждую мысль о нем на корню, это могло помешать работе. Но как бы он не старался, тревога взрастала в нем колючим вьюном, терзала сердце. Черт подери, как же хорошо, что Леонард из той породы людей, которые обладают холодным разумом и жестким характером. Маккой отлично знал, что главной помощью для Джима будет являться решение не покидать своего поста, хотя желание рвануть на базу было невероятно сильным.
Первый грузовик с раненными прибыл минут через двадцать, и вот тогда время для Маккоя стерлось. Он не видел лиц солдат, он не прислушивался к стоном и крикам, он не замечал взрывов, и он не заметил того момента, когда бомбежка стихла. Все, что осталось у Маккоя - это бесконечное принятие решений, холодные команды, железо под кожей, страшные ожоги, раздробленные кости, рваные раны и потерянные конечности. Кровь лилась рекой. Казалось, что она была повсюду: на светлых больничных стенах, на стерильном полу, даже на лампах, из-за чего свет приобретал бордовый оттенок. Все движения Маккоя были доведены до автоматизма - скальпель, щипцы, тампоны, спирт, обезболивающее в вену, если совсем плохо. Он сбился со счету, сколько металлических осколков он извлек из тел, сколько разрезов пришлось сделать, сколько швов наложить. А солдаты все шли и шли в талантливые руки доктора Маккоя. Сотни раз Леонарда хватали за халат, сотни раз просили прекратить мучения или дать "что-нибудь от этой адской боли", но Маккой лишь холодно кивал бывшим больным, которые вызвались остаться, и те держали крепко. В какой-то момент пришлось держать и самого Леонарда. Изнеможение и усталость застучали по нервам бешеным ритмом, забрались в мышцы и ударили по ногам тяжелой битой. Маккой начал заваливаться на бок, и его уже хотели оттаскивать от операционного стола, но он твердо мотнул головой и потребовал нашатырь.
Когда в операционную больше никого не завезли, Леонард устало посмотрел в окно, подметил, что на небе снова какого-то хрена поднимается солнце, привалился к стенке, сполз по ней на пол и тут же уснул. Где-то в глубине души он пожелал себе никогда больше не просыпаться, потому что последним, что он успел испытать были страх и тревога.
Проснулся он через два часа в своем кабинете, кто-то перенес его на кушетку и заботливо укрыл старым пледом из числа запаса. Голова гудела от недосыпа и усталости, но времени на отдых и долгий сон не было. Было время лишь для тревог и переживаний. Утреннее солнце скользнуло по шторам и забралось в помещение, высвечивая мелкие танцующие в воздухе пылинки.
Маккой тяжело поднялся и вышел в коридор. У стен, прямо на куче покрывал лежали раненные, практически все они забылись тяжелым сном, а те, что не смогли забыться сном, хранили молчание, наверняка прокручивая в своей голове страшные картины пожара и взрывов.
- Доктор, немедленно вернитесь к себе! - раздалось сбоку грозное шипение. - Нам привезли медикаменты и прибыли врачи из Вашингтона. Вы должны отдыхать, пока есть время.
Мэри делала перевязку одному из солдат, она крутила бинт и грозно смотрела на Леонарда. Маккой лишь устало улыбнулся и пошел дальше.
Лица, лица, лица... Они неслись одной сплошной, кровавой, усталой и обожженной. В больнице слышались стоны, а на одной из белых дверей в палату остался багряный отпечаток руки. Почему-то Леонард зашел именно в эту палату, неосознанно проведя по засохшему кровавому отпечатку пальцами.
Когда Маккой ещё учился в университете, то его приятель однажды по пьяной лавочке сказал, что страх - это не просто чувство тревоги и не импульс, побуждающий защищать свою жизнь, страх - это огромный кусок жизни, состоящий из плохих воспоминаний, человек боится помнить. Тогда Маккой лишь громко рассмеялся этой пьяной придури, но жизнь шла, и истины находились даже в самых не значимых мелочах.
На самой дальней койке справа лежал Джим. Маккой увидел его сразу, признал. Встрепанные золотые волосы ловили бледные солнечный свет из зашторенного окна, потухшие, посеревшие глаза смотрели в потолок, словно желая увидеть в нем чистое небо. Маккой несмело сделал шаг, затем второй, он шел тихо и мягко, минуя койки с молчаливыми, натерпевшимися ужаса вояками.
Джим не отвел глаз от потолка, когда Маккой сел на стул у его кровати. Черные тени лежали на веках, лицо посерело явно от потери крови, щеки впали, тело казалось совершенно безжизненным, изможденным, тощим. Молчание натянулось серебряной нитью, но оно не было напряженным, Леонард слышал Джима в своей голове, слышал, как тот просит ещё один шанс подняться в небо.
Маккой осторожно переложил руку Джима и приподнял одеяло. Грудная клетка подымалась с трудом, словно Кирку пережали горло, от груди до самой резинки трусов шла перевязка, на боку светлые бинты были выпачканы темной кровью.
- Представляете, доктор Маккой, мне до ласточки всего ничего оставалось. Бомбануло, - тихо сказал Джим, голос его был сбивчивым, хриплым, надрывным.
- Молчи, дурак, - оборвал его Леонард, опуская одеяло.
Кирк слабо растянул синеющие губы в подобие улыбки, и даже так: болезненной бледностью, посеревшими глазами, усталостью и измученность - он сиял.
- Ты весточку в Айову отправь. И погоны мои.
- Сам отвезешь.
- Так жаль, что не в небе, - хмыкнул Джим.
Маккой от бессилия сжал пальцы в кулаки до белых костяшек, до глухого рыка. От Кирка веяло могильным холодом, слабостью и сожалением, он весь выцветал и выгорал прямо на глазах, терял золотую россыпь с волос, высвечивал яркую синеву из глаз, и Леонард испытал то, что не испытывал никогда прежде: глубокое горе, которое засело между ребер, ушло внутрь и затаилось, чтобы терзать до конца дней, напоминать о себе по вечерам и в особенно светлые, чистые дни.
- Мне страшно, возьми за руку, - попросил Кирк.
Маккой крепко обхватил его ладонь, обжегся о холодеющую кожу и замер, боясь сделать вдох.
- У меня дочка есть, - начал Леонард тихо, сдерживая дрожь в голосе. - Она шебутная, как ты.
- Как славно, значит, ты меня не забудешь.
- И так не забуду. Таких дураков не забывают.
- Я ведь тебя люблю. Привязался, как щенок, а нам не то время и место выпало.
- То, Джимми, все то.
Кирк, наконец, повернул голову, на его лбу блеснула испарина.
- Не отпускай только, - шепнул он совсем слабо. - Так жаль, жаль-жаль, что не в небе.
Маккой обхватил ладонь Джима второй рукой, запер её в сплетении своих пальцев и поднес к губам. Он подул на холодную кожу, зажмурился всего на секунду, пытаясь прочувствовать всем собой Кирка, передать через прикосновение всю свою оставшуюся силу. Стало совсем тихо. Маккой открыл глаза и наткнулся на мертвый джимов взгляд. Кирк застыл, замер, грудная клетка перестала ходить в приступах хриплых вдохов, сердце больше не отдавалась ударом молотка в теле.
Небо перестало смотреть на Маккоя, ясные, лучистые глаза остыли, остекленели, и Леонард почувствовал с каким гулким звоном на него обрушилась пустота.

- Боунс, - совсем тихо, глухо, как из соседней комнаты.
Маккой не откликнулся.
- Боунс! - уже громче.
Маккой почувствовал прикосновения, рывки, он попытался разлепить ресницы, но отблески дальней лампы резанули глаза.
- Свет на двенадцать процентов. Боунс, блядь, проснись! Поверить не могу, что бужу тебя второй раз за ночь.
Леонард поморщился, но сквозь сон и темноту в его сознание прорезался голос Джима. Живого, пышущего здоровьем Джима. Его Джима. Маккой сделал резкий вздох, словно выныривая из толщи воды, и сел. Ситцевое покрывало скатилось с голой груди, на виски стек пот, а на щеки.. слезы? Нет, это должны быть шутка.
- Господи, Боунс!
Голос Джима звучал взволновано и звонко.
- Посмотри на меня, Боунс, посмотри на меня!
Джим схватил Маккоя за скулы, развернул его лицо к себе, в какой-то иступленной нежности стер с его щек слезы, а с виском - пот, неаккуратно прижался губами к подбородку. У Леонарда гулко стучало сердце, дыхание никак не хотело выравниваться.
- Как же ты напугал меня.
Продолжил балаболить Кирк, и Маккой, наконец, ожил. Сон спал с него тяжелой кольчугой, под ребрами продолжала скрестись боль, но реальность рассеивала сумрак кошмара, вытягивала в привычное время к своему Джиму.
- Боунс, Боунс, - продолжил шептать Джим куда-то в шею, жался, напуганный и взволнованный.
Вот он - настоящий Джим - эмоции напоказ, весь открытый нараспашку, прямолинейный и честный.
- Джим, - выдавил Маккой, собственный голос оказался хриплым и надрывным. Хотелось пить.
- Боунс, Боунс, ты кричал, я не мог тебя разбудить.
- Воды принеси, - попросил Маккой, цепляясь за реальность из последних сил.
Сон все ещё грыз затылок, и было невероятно тяжело вернуть себе трезвость ума и четкую ориентацию в пространстве.
Джим тут же выскочил из постели в чем мать родила и чуть ли не бегом направился к репликатору за водой.
- Спасибо, - кивнул Маккой, принимая прохладный стакан. От разницы температур стекло покрылось тоненькими каплями воды.
Джим снова оказался до тесноты близко, прижался голым плечом к плечу Маккоя, начал гладить, дышать с тревогой и смотреть изучающе пристально. Сердце у него колотилось, как бешеное, отдавалось, кажется, во всем теле, Леонард чувствовал джимов пульс, как свой собственный, и был этому неописуемо рад.
Всего лишь сон.
- Боунс, - и снова с тенью волнения и трепетной заботы.
Маккой допил воду, наконец, поднял взгляд на Джима, который успел побледнеть от напряжения. Голубые глаза метались по лицу Леонарда и светились ярко-ярко. Кирк приложил руку к плоскому светильнику над кроватью, и тот загорелся слабым желтоватым светом, который тут же скользнул по лицу Маккоя.
- Боунс, - произнес Джим, как какое-то древнее заклинание, и провел пальцами от скулы до уха Леонарда. - У тебя виски поседели.
Маккой моргнул от удивления.
- Чего?
- Виски седые. Боунс, что тебе приснилось?
Маккой нахмурился, отдернул руки Джима от своего лица. Движение вышло ненамеренно грубым, слишком резким, за что Леонарду стало немного стыдно - вот уж на ком, а на Кирке точно не стоило срывать нервное напряжение, его бы вообще следовало привязать к себе толстой цепью, а ключ выкинуть в бесконечный чертов космос.
Джим упрямо сжал губы, но не сказал ни слова возмущений. Маккой встал с кровати, прошел в ванну, зажег свет и остановился у прямоугольного зеркала. В темно-каштановых волосах у висков вились редкие серебряные нити: несколько десятков на правом, чуть больше на левом. Выглядело неестественно - проступившая седина никак не вязалась с возрастом Леонарда, всего-то двадцать девять.
Маккой шумно выдохнул, включил воду и ополоснул лицо. Под веками щипали сдержанные слезы, в груди растянулся жгут и подцепил ребра, стягивал до боли.
- Черт, - выругался Маккой и вернулся в комнату.
Джим встретил Боунса тревожным взглядом, похлопал рядом с собой.
- Иди сюда.
Леонард опустился рядом, почувствовал, как теплый Кирк прижался к боку, накинул ему на плечи покрывало.
- Джим, на меня посмотри, - довольно требовательно сказал Маккой.
Кирк тут же сел напротив, целиком отдал покрывало, лишь краем накрыв голые бедра.
- Знаю, ты любишь космос, любишь летать, - Маккой скривил губы на последнем слове и продолжил, - тебя ни за что не вытащишь из этой жизни. Джим, на меня смотри!
Кирк чуть отстранился от резко повышенной интонации, сощурил глаза, с сомненьем глядя на Боунса. Джим правда не понимал, что хочет от него Маккой, и к чем весь этот разговор.
- Джим, - Леонард перевел дух. - Не делай глупостей. Прошу, будь осторожней.
Боунс чуть смягчился, выдохнул, кажется, давно набранный в легкие до предела воздух. Он хотел устало опустить голову, начиная чувствовать, как боль расползается под черепушкой начиная с затылка, но Джим положил ладони ему на шею, поддержал скулы большими пальцами потянул к себе, сильно, требовательно, лег на спину, разводя колени, вырвал у Маккоя поцелуй.
Кирк ничего не сказал на просьбу, не мог, не знал, что сказать.
Маккой поморщился, словно прикусил изнутри щеку, успокаивающе погладил Джима по бедрам, поцеловал в подставленную шею, потянул его живое тепло и сладковатый запах, почувствовал, как он улыбается и невольно улыбнулся сам, проговаривая обещание, что обязательно успеет помочь, чтобы не случилось.

продолжение в комментариях

запись создана: 26.11.2013 в 20:37

@темы: Star Trek, написал? теперь сожги!, mckirk

---

---

мы с Амс долго терпели, правда. но даже плотину Гувера когда-нибудь снесет

@темы: Том Харди., бесстыдная кокетка ©

---

уже последние несколько дней мне хочется признаться в любви Инсепшен-фандому.
Инсепшен-фандом, я тебя люблю.
с тобой у меня было ВСЁ

я признательна людям, которые находятся в нем.
ребят, вы все до единого какие-то космические создания

@темы: Inception, душа Осеннего плачет фиялками.

---

Артем позвал меня на день рождения. отмечает в субботу, намекнул, что они НЕ ПЬЮТ
знаете, а у меня мысли сейчас вообще не здесь. после вчерашнего осознания собственного идиотизма и решения всех этических проблем за долю секунды, я, так скажем, немного не в себе
сегодня в троллейбусе люди были такими грустными, и мне хотелось подбежать к каждому, потрясти за плечи, крича на ухо ДА БУДЕТ ВАМ СЧАСТЬЕ!!
и вот, знаете, сижу в прострации, смотрю в одну точку, улыбаюсь и думаю о вечном
а он все говорит и говорит.
смотрит на меня и говорит.
я продолжаю смотреть на симпатичный такой шкаф, ем шоколадку и раздуваю щечки. господи, у меня в этот момент было такое лицо, словно меня раздуло от грецких орехов. и разговариваю я, как джимкирк после инъекции
и вот он такой:
- что ты делаешь в субботу вечером?
- всувотувещеромнудаженежнаю
- все нормально?
- дыыыыаааа
вот тут в моей голове пронеслись розовые единороги, срущие бабочками
- ну так.. что ты делаешь в субботу вечером?
- я вот даже и не знааааааааааааааааю.
*джиниосфэйс*
в итоге, Артем сделал логических маневр, и я каким-то образом должна прийти.

никогда не пойму логиков. вы блят все оч странные
и на этой многострадальной ноте, на пике, так сказать, моих этических переживаний, возникает справедливый вопрос: а что подарить?
он же мужик.
что нужно мужику?
я, конечно, поздравляла Пашу. но Паша - это Паша ему, как милой собачке много не надо
а тут парень. 21 год. и я вот ваще не знаю, что ему надо.
заделитесь опытом, господа

@темы: пч <3

---

я хотела револьвер
но я все равно крута

запись создана: 27.01.2014 в 01:17

---

в Ходячих мертвецах мне доставляет одна очень важная вещь: зомби не эволюционируют, не сращиваются, не умнеют, не становятся какими-нибудь супер-пупер-гипер-сильными-противниками.
во всяком случае, я надеюсь, что этот факт останется неизменным
просто, понимаете, такие вещи, как квесты. глав гер доблестно сражается за справедливость и жизнь родных, а в конце встречается босс, которого не завалишь с первой попытки
мне нравится, что сериал централизовали конкретно на поведенческих функциях бедных персонажей. господи, написала, как о крысах
таки на переднем плане человеческое взаимодействие и социализация в условиях апокалипсиса
второй пункт, который мне доставляет - это: вот без лишних слов


Карл
дело в том, что он стал моим любимчиком не просто так. СУКИ Я ВСЕ ЕЩЕ ВАМ НЕ ПРОСТИЛА ЧТО ВЫ УБИЛИ МОЕГО ПРЕКРАСНОГО ШЕЙНА. образ Карла для меня напрямую связывается с образом Джейка из Темной Башни Кинга.

---

не спала почти всю ночь
так вот.
поиграем?
знаменитое "Саша и..."
об этом "и" расскажу в пяти пунктах

от  taiou
Саша и бессонные ночи.
1. Саша очень любит бессонные ночи, потому что это означает, что он проводит их не один
2. Саша страдает от бессонных ночей, потому что у Саши есть фандомы, которые не слабо ебут мозги во всех позах кама сутры, простихоспади.
3. а что же значит делить ночь с фандомом? это значит - летящей походкой войти в тумблер там, кстати, совсем другое измерение, где время вообще стирается. а ещё ночь с фандомом - это КОГДА ВОТ ПРЯМО КАПСОМ КРИЧИШЬ ВСЕМ ПОДРЯД ЧТО ВСЕ ПЛОХО
4. чаще всего ночи становятся бессонными, потому что не можешь оторваться от книги, от фичка, от сериала, иногда все три элемента начинают взаимодействовать, и наступает реальная жопа
5. иногда бессонная ночь случается из-за Ричи, потому что НУ СЛЫШЬ ЧО БУРБОН ТО ДОПИТЬ НАДО НЕ МУЖИК ЧТОЛЕ?
Саша и аниме.
1. между прочим, Саша смотрел аниме до 16 лет. сейчас дела имеются только с мультиками Миядзаки
2. я любила ЯОЙ. господи, как я горела тогда, просто безумие. реборн, блич - мое все.
3. хотя чо я пизжу тут, я недавно перечитывала фички по бличу
4. у меня были ЗНАЧКИ!! я торжественно вешала их на сумку и ходила с ними! блин, где мои 14-15
5. все закончилось очень внезапно, я даже не поняла, как именно. вот, понимаете, проснулась и больше не вспомнила об аниме!
Саша и МАККИРК
1. охблятьягорюсодногоназвания
все началось прошлой весной. после премьеры ко мне подошла Амс и спросила:
- Лена, а что вы думаете о маккирке?
я недоуменно посмотрела на Амс.
- А что это?
- Ну, Маккой/Кирк.
- Так, Кирка я ещё помню, а Маккой - это тот, что друг?
- Ну, да.
- Настя, шли бы вы со своим Стар Треком. я у вас ничего шипперить не буду.
НИЧЕГО. НЕ. БУДУ. ШИППЕРИТЬ. прямо так и сказала.

2. летом случился Ричи. мы стояли в пять утра на балконе, и он сказал сука, как прозаично
- Слушай, а ведь прикольно, наверно, за дружбу трахаться.
- Наверно, - согласился я.
- Ну, только без любви.
- Да, любовь - хуйня.
ЛЮБОВЬ. ХУЙНЯ. да, так оно и было.
3. через два-три дня:
- Ричи, я написал фик, где маккирк трахается за дружбу.
- Не, ну все правильно. Так и должно быть. Они не мужики что ли?
4.
- Тебе не кажется, что что-то не так?
- Кажется.
- Ты понимаешь, что лепестки складываются?
- Складываются.
- Просто почему.
- Не знаю.
5. упорос прогрессировал. он создавал в наших головах и создает по сей день огромное количество сюжетов для фичков, которые мы никогда не напишем мы придумали два омегаверса, мы придумали драконьеАУ, мы придумали школьноеАУ, мы придумали АУ про русалок. свадьба у нас сыгралась сотни раз, у НАС БЫЛИ ДЕТИ.
все дошло до того, что мы решили, что судьба Эомера не справедлива. ну, почему одним можно эльфов, а другим нет? именно поэтому мы придумали оригинального персонажа, имя которому Эленион и вы сами знаете, КТО это.
маккирк, как зараза. она расползлась и на тос, дала метостазу в рпс. я не могу спокойно читать фички с пинто, потому что, если там встречается КРЛУРБН, я уже не шипперю Пайна с Квинто
как же. все. плохо.



от  ALisa Lokki
Саша и холодильник.
1. у Саши довольно приятные отношения с холодильником. мы научились понимать друг друга
2. когда Саша не хочет кушать, в холодильнике ничего и нет, когда хочет, что-то да всегда найдется.
3. но бывают дни, когда холодильник на меня обижается и не предоставляет мне ничего полезного
4. как-то мы делали желе из водки, и весь холодильник пропах спиртягой, пришлось все тщательно отмывать
5. никаких отношений ночью я с холодильником не имею

запись создана: 24.02.2014 в 14:22

---

благими намерениями дорога в АД.

иногда мне хочется выкорчевать из себя доброту и понимание, потому что наступают моменты, когда от моего, так сказать, стремления сделать благо, происходит полная жопа. не для окружающих, нет. становится все плохо лично со мной
и вот не поноешь и не пожалуешься, потому что сама во всем виновата

оказывается, в субботу был день закрытия долгов.
я его просрала, хотя чувствовала, что что-то не так.
все катится по пизде

---

прилетели!

Название: Под нами взрыв сверхновой.
Бета:  шарик, ты балбес
Гамма:  Аластар в ладонях у Хаула
ребят, я очень надеюсь, что и дальше смогу рассчитывать на вашу поддержку
Пейринг: Имс/Артур.
Рейтинг: nc-17.
Жанр: романс.
ожидается кроссовер со Стар Треком, но это будет ближе к третьей главе и то намеками.
посвящается моей любимой  Sovinaya, которая вдохновляет меня на этот фик.
господи, дай мне сил его закончить

Звёздные путники
В звёздной пыли,
Космические скорости
И космические корабли.
Солнечный ветер,
Туманности дым;
Вечно бездомный –
Космический пилигрим!
© Звездные путники

So wake me up when it's all over
When I'm wiser and I'm older

Глава первая. Земная.

Артур смотрит на мигающее зелеными надписями табло. Приятный женский голос объявляет о посадке в Лондоне.
Артур опоздал на свой рейс до Парижа, а следующий будет только завтра. Надо бы отправиться в отель, выпить чего-нибудь крепкого и обязательно не спать приблизительно сутки. Но Артур не спешит за билетами, бездвижно стоит, задрав голову, и смотрит, как рейсы сменяют друг друга.
- Два билета, - хрипло говорит Имс, откашлявшись.
Артур не поворачивает головы, никак не реагирует на сказанное, будто вокруг него вырос бетонный купол.
- Два билета, - настойчиво повторяет Имс. - Приглашаю лишь раз.
Артур, наконец, отмирает и медленно кивает.
Люди вокруг шумят, разбегаются на рейсы и в залы ожидания. Кто-то встречается, кто-то расстается, и тех и других объединяет лишь одно - все они плачут: первые - от радости, вторые - от уже появляющейся тоски. Артур пытается вспомнить, бывало ли с ним что-то подобное? Пожалуй, нет. Он никогда не переживал радость или тоску, а плакал лишь раз - в детстве. Ему было семь, он довольно сильно упал, расшиб колени и ладони. Слезы текли из-за физической боли и испуга от вида собственной крови.
Имс идет впереди, Артур следует за ним, и они толком не разговаривают. Им не о чем, но при этом они чувствуют себя совершенно комфортно.
Через два часа они улетают в Момбасу. На их счетах лежат огромные деньги за работу на Сайто, а они отправляются в гребаную Африку.
Артур думает, что Имсу бесполезно отказывать, поэтому летит с ним. Он рассчитывает на неплохой курортный роман, который закончится бесстрастным утром на кухне. Они ничего не скажут друг другу, Артур кивнет и улетит домой. И ему определенно, как и раньше, будет все равно.
Если бы Артур знал, что вскоре все изменится - он бы все равно, черт подери, полетел.

* * *
Улица тянется широкой полосой вдоль океанского берега. Здесь шумно и просто, пахнет солью и специями. Босые дети играют в салочки, кричат и смеются от души. На железных балконах старых домов болтаются простыни и застиранная одежда. Почти все окна распахнуты, а двери категорически не закрываются — тащить все равно нечего, здесь все общее.
И не сказать, что Артуру дурно. Ему просто нужно несколько дней, чтобы привыкнуть.
Солнце печет, прохладный ветер с моря несколько охлаждает кожу, но блевать от усталости, смены часовых поясов и климата все равно тянет. Артур сглатывает.
Дома на улочке плотно прижимаются друг ко другу, они бледно-желтые, серо-розовые, с облупленными углами, трехэтажные и двухэтажные. Квартира Имса, повинуясь местному менталитету, не заперта. Со старого крыльца они попадают в тесный коридорчик, дальше дверь в гостиную, затем кухня и лестница на второй этаж.
- Здесь все обжито, - зачем-то говорит Имс.
Артуру откровенно плевать на обстановку в квартире, словно стоило ожидать чего-то другого. Ему всего-то хочется отлить и принять душ.
Ванна на втором этаже, Артур проходит по коридору и останавливается у входа в гостиную. Она просторная, у стены стоит доска с меловыми записями, а в другом углу свалены раскладные стулья и подушки. Артур, заинтересованный наличием несколько школьных предметов, заглядывает и обнаруживает у незанавешенного окна большой стол, заваленный тетрадями, папками и бумажками. Недалеко от него — забитый до предела книгами шкаф со снятыми дверцами.
Артур осторожно проходит внутрь. Стены здесь заклеены светлыми, нейтральными обоями, в нескольких местах, ближе к полу, они разрисованы цветными карандашами. Там, где навалены подушки и складные стулья, стоит деревянный сундук, и у Артура чешутся руки, чтобы заглянуть в него, хотя он уже знает, что может в нем увидеть.
- Я сделал тебе холодный чай с мятой, - почти шепчет Имс, останавливаясь в дверях. Кажется, у него болит горло.
- Не похоже на личный кабинет, - невпопад отвечает Артур.
Честное слово, когда-нибудь он научится обращать внимание на все, что говорит Имса. Если сочтет это нужным, конечно.
- Это не кабинет, а класс.
- Класс? - удивленно переспрашивает Артур.
Имс склоняет голову к плечу.
- Совру, если скажу, что местная школа невероятно хороша. Помогаю, чем могу.
Артур пораженно смотрит на Имса, будто тот стоит в балетной пачке. Он ожидал чего угодно, но только не свору африканских детишек, которые бегают к Имсу учиться.
Имс ухмыляется. Его взгляд тяжелеет, пухлые губы расплываются в гаденькой улыбочке, показывая кривые зубы.
- Не ожидал, пупсик?
Артур чувствует себя мышью в ловушке. Да, не ожидал, только это не стоит демонстрировать — слишком много чести. Артур пожимает плечами, все же он здесь не для того, чтобы наблюдать за тем, как живет Имс. Он здесь для того, чтобы отдохнуть по всем правилам: море, солнце, коктейли из местного бара и хороший секс.
- Занимательное хобби, - холодно говорит Артур и улыбается. - Я иду в душ. И тебе советую. Кстати, поменяй постельное белье.
- Эта Африка, пупсик. Забудь о хрустящих от чистоты простынках и вкусном мыле.
Артур фыркает и поднимается на второй этаж. Ванная находится рядом со спальней, и она напоминает душевую при бассейне, а не цивилизованную кабинку. Пол выложен плиткой, швы между которой давно почернели. В углу — сток, над ним лейка, от которой к смесителю бежит ненадежного вида шланг.
«И почему я не свалил на острова», думает Артур, раздеваясь.
Умывшись и повязав на бедра полотенце, он заходит в спальню, чтобы... чтобы обнаружить спящего на кровати Имса.
- Да ты, должно быть, шутишь, - шипит Артур, подходя к кровати.
Имс только хрипловато вздыхает, утыкается в цветастую из-за наволочки подушку и заходится кашлем. Артур кладет ладонь ему на лоб.
- Только этого мне не хватало, - недовольно бросает он и идет к своей сумке, чтобы одеться.
После он наливает в таз холодной воды и делает компресс. Никаких таблеток, конечно, в доме не оказывает, только мед, непонятные травы и макароны быстрого приготовления. Артур дожидается пробуждения Имса, затем заставляет его выпить горячий чай с медом.
- Тебе нужен врач, - замечает Артур, осматривая бледного Имса.
Тот предсказуемо отмахивается.
- В шкафу, на второй полке снизу лежит шалфей, завари его.
- Тебя, может, ещё палочками окурить?
- Кстати о них, зажги одну.
Артур возмущенно шлепает Имса по бедру, тот смеется и снова начинает тяжело кашлять.
- Есть аспирин, - сдается Имс. - Он здесь, в тумбочке. И все же завари шалфей и алтей. Только прошу, не вместе.
Артур кивает и уходит на кухню.

* * *
Имс оживает лишь к вечеру следующего дня. Отоспавшись, уронив в себя все настойки и надышавшись шалфеем, он начинает походить на человека и перестает бредить от температуры. Все это время Артур вьется вокруг него, делает компрессы и просто тихо сидит рядом, ожидая просьб. И не сказать, что такой расклад ему не нравится.
Имс открывается ему с совершенно другой стороны. Обычно острый, как лезвие катаны, он режет словом и делом, остается в умах людей сильным ветром: налетел ураганом, смел сознание и исчез, будто по щелчку господних пальцев. Имс, способный сотрясать разум, оказался... реальным.
Артур растерян, потому что не думал, что Имс так легко снимет все свои маски и покажется совершенно земным, со своими привычками и обыденными делами. А, может быть, и не было никаких масок? Может быть, к Имсу подступиться намного проще, чем кажется? Наверное, проблема в том, что никто этого не делает.
Артур думает, что Имс ужасно одинок в своей настоящей жизни, состоящей из школьного класса вместо гостиной, из кучи учебников по суахили и английскому, по истории и географии, из игры на гитаре, что стоит в шкафу, из хреново работающего душа, из ручной стирки и хозяйственного мыла вместо дорогого геля, из плохо заточенных станков для бритья и из засушенных лечебных трав в кухонных ящиках.
Артуру становится интересно, что ещё он может найти в неизученном Имсе.

* * *
- Если ты чихнешь мне в лицо, я тебе врежу, - серьезно предупреждает Артур.
Имс улыбается и целует под ухом, влажно и горячо. Его руки оказываются необычайно нежными, но в тоже время напористыми. Они уверенно оглаживают бока, живот, пересчитывают выпирающие позвонки, избавляют от одежды, и Артур совсем не против таких длительных прелюдий, хотя обычно он предпочитает заниматься сексом без лишних ласк.
Имсу очень трудно сказать нет. Он знает, что делает, будто перепробовал целую кучу юнцов и красивых девушек, но на самом деле у него было не так уж и много партнеров. Ну, как немного. Всего-то четверо.
Оказывается, Имс моралист и не приветствует связи на один раз.
Кстати, крышесносно целующийся моралист.
Артур стонет в поцелуй и удивляется сам себе, ведь ничего горячего ещё не началось. Имс достает презерватив и ароматное масло.
- А смазка в Момбасе не продается? - огрызается Артур.
Имс только ухмыляется в ответ, демонстративно выливая масло на ладонь. Артур хочет перевернуться на живот, чтобы было удобнее, но Имс не дает, раздвигает его ноги и скользит влажными пальцами к дырке. Артур напрягается всего на несколько секунд, а потом с длительным стоном расслабляется.
- Не волнуйся ты так, - шепчет Имс с улыбкой.
Вот же хрен собачий, по его морде совсем нельзя прочесть наличие возбуждения, об этом заявляет лишь его стоящий член.
Артур ёрзает лопатками по простыне и крепче обхватывает Имса ногами за пояс. Имс кусает за плечо и растягивает Артура пальцами, неспешно, с нажимом, распаляя ожидание и будто изводя. Постанывая и целуя в ответ, Артур осторожно подмахивает, опускается на пальцы, и ему совсем не хочется торопиться. Ему до чертиков хочется знать, какой Имс в постели - от начала и до конца. Хочется знать, как ещё он может гладить, любит ли больно кусаться, как долго продержится, каким будет после секса.
Артур обнимает Имса за шею и прижимает к себе теснее, чтобы воздуха еле-еле хватало на двоих. Имс вылизывает шею и входит в Артура одним резким движением, на всю длину, и мышцы на спине стягиваются жгутом, становятся буквально каменными. Артур застывает, сжимает собой член, а потом отпускает, разрешая двигаться.
Они удивительным образом понимают друг друга без слов. Пальцами по телу, как по шрифту Брайля — читается и истолковывается верно каждое движение.
Имс сначала не резок, он распаляется несколько позже. Сначала его движения кажутся тягучими и тяжелыми, и Артур уже готов просить, но, как и несколько минут назад, ему не нужно ничего говорить.
Имс не любит болтовню, как и сам Артур. Это отвлекает от самого важного — сбивчивого дыхания и хриплых стонов.
Артур кончает первым, и от яркого оргазма у него под веками расплываются белые круги. Он до мышечной дрожи сжимает широкие плечи Имса и давится своими вздохами.
Имс не заставляет долго ждать, спускает следом и валится на Артура сверху, придавливая весом.
- Ох, прости, пупсик, - бормочет Имс куда-то Артуру в шею.
Он собирается скатиться с него и устроиться рядом, но Артур не выпускает.
- Лежи, - звучит так, будто просьба.
Имс ухмыляется, возится с минуту, выходя из Артура и снимая презерватив, и вновь расслабляется. Он весь пышет жаром, как гребанное момбасское солнце, и Артур ловит себя на мысли, что ему это нравится.
Ему понравилось все, и от этого интерес лишь усиливается, и Артур невольно начинает походить на школьника-заучку, который впивается в стопки учебников и энциклопедий, чтобы утолить жажду познания.
Имс начинает слабо посапывать, а Артур выползает из-под него и садится рядом, берется за изучение татуировок — о них ему тоже хочется знать.

* * *
Артура будит детский смех и пение. Он с трудом открывает глаза и садится на кровати. Матрас непростительно мягкий, с него совсем не хочется сползать, но Артур пересиливает себя.
Черные волосы вьются в разные стороны, торчат не расчёсанными патлами. Артур потягивается, надевает шелковые шаровары, которые откуда-то приволок Имс ещё вчера, и белую майку.
Голоса доносятся снизу, пение под гитару разносится по всему дому. Артур спускается по лестнице. На некоторых ступеньках пылятся старые книги, и через них приходится перешагивать. Артур босой и ещё сонный, хочет чашечку кофе и тост, но останавливается на пороге гостиной.
Подушки разбросаны и стулья разложены. На них сидят дети: три девочки ближе к Имсу, за ними ещё шестеро мальчишек. Все они примерно одного возраста - лет восемь или девять, только двое пацанят с краю старше года на два. Артур осторожно делает шаг в гостиную и видит, что у ящика с игрушками возится ещё одна девочка — самая младшая, ей наверняка всего четыре года.
Имс играет на гитаре незатейливую песенку про картофель, её разучивают все дети в начальной американской школе. Да и в английской, наверняка, тоже. У детей на коленях раскрыты учебники, но все их внимание приковано к "учителю".
Имс поднимает голову, смотрит на Артура, и у того дыхание обрывается на вдохе. Серо-зеленые глаза, обычно серьезные и жесткие, сейчас наполнены искренним счастьем, которым Имс без утайки делится с детьми.
А они чумазые, черноволосые, смотрят на него, как на какую-то звезду рок-н-ролла, и подпевают с восторгом и старанием.
Артур уходит на кухню, чтобы не мешать, заваривает кофе и прислушивается к голосам в комнате. Петь они закончили, и теперь плавная речь Имса потекла мягким потоком, вещая что-то детям. Больше половины Артур не понимает, потому что не знает суахили, но Имс ведет английский, поэтому смысл в общей картине ясен.
Через полчаса дети выбегают из гостиной, но лишь на несколько минут, потому что дальше ещё два урока. Они пинают мячик рядом с крыльцом, а Имс собирает учебники по английскому и раскладывает учебники по истории.
Дети возвращаются, и вместе с ними дом наполняется шумом.
Артур ещё никогда не чувствовал себя таким живым. Таким... реальным, как Имс. Удивительно, Артуру никогда не была близка вся эта первобытность, пыль и грязь, но, несмотря на свою брезгливость, сейчас он стоит на кухне с раздолбанными шкафчиками и тарахтящим холодильником, стоит в нелепых шароварах и майке, которую успел заляпать джемом.
Имс весь в этих старых стенах, он пахнет специями и ароматическими палочками с лавандой. Вросший в эту жаркую землю, покрытый поцелуями африканского солнца, Имс знает свое место, знает, чего хочет от жизни. Его место здесь, среди песков и соленой воды, рядом с бедными детьми, с этими долбанными учебниками и шумными улицами.
Артур думал, что Имс одинок в этой своей жизни. Теперь Артур думает, что он сам чертовски одинок, потому что его дорогущая квартира в центре Парижа отдает холодом и пахнет металлом и кожаной диванной обивкой.
Имс — живой, настоящий, мыслящий. Артур по непонятным причинам заморозил в себе совершенно все.
И от этого ему впервые больно, но он улыбается этому чувству. Пускай неприятно и хочется согнуться пополам. Перетерпится, ведь это первое сильное чувство, которое приходит к Артуру впервые за долгое время.

* * *
Имс ведет историю на суахили. Артур не мешает, не мельтешит и честно пытается состряпать хоть что-нибудь из того, что есть в холодильнике. В итоге, в кастрюле варятся макароны, а в сковородке тушатся овощи, а на десерт будут тосты с джемом.
В конце урока Артур выдает каждому из детей по тарелке. Чашек, правда, не хватает, поэтому приходится просить соседку поделиться. Та улыбается и делится ещё и вилками.
Самой маленькой труженице в классе Артур дает фруктовое пюре из яблок и бананов — этого добра у них завались, теперь не пропадет.
Имс смотрит на Артура с улыбкой, тот чувствует, как сейчас ласков и благодарен его взгляд.
Прошлая жизнь неожиданным образом начинает казаться далекой и ненастоящей. Что-то внутри у Артура крошится, как штукатурка с ветхого потолка.

* * *
Ближе к ночи Имс ведет Артура к морю. Оно черное в темноте, спокойное, волн практически нет. За их спинами горят редкие огни в низких домиках.
Песок под ногами ещё не остыл, Артур специально снимает шлепки, чтобы чувствовать его тепло.
За горизонтом черное море соприкасается с огромным небом. Звезды отражаются в водах, и кажется, что можно перепутать, где земля, а где небосвод.
Они садятся недалеко от воды - Артур по-турецки, Имс вытягивает ноги и отдает бутылку с красным вином. Его он настаивал сам, из смородины. Вышло густовато и слишком сладко, но Артуру нравится.
Небо над ними блистает звездами, открывает тропки в бесконечный космос. В космос, где прячутся вселенные, далекие планеты и страшные бури. Где-то там рождаются новые системы и умирают старые. Там миллиарды жизней, которые тянут к себе обжигающий интерес и вызывают волнение.
Артур отрывает взгляд от ночного неба, смотрит на Имса и понимает, что у того в голове такой же космос, закольцованные между собой миры и совершенно другие созвездия. Имс будто был дверью в параллельные измерения, и на несколько секунд Артуру стало страшно от мысли, что его лимб устрашающе велик. Даже трудно представить, что может лежать у Имса в подсознании.
- Душенька, у тебя такой взгляд, словно ты монстра увидел, - улыбается Имс.
Нет, не монстра, но явно что-то такое, что не поддается объяснению без определенного изучения.
- Вот уж нет, - фыркает Артур.
Имс обнимает его за пояс, подтягивает к своему теплому боку.
- Только никакого секса на пляже, - строго предупреждает Артур, чувствую, как широкая ладонь сползает на бедро.
- Да будет тебе, романтика кругом, - немного обижено говорит Имс.
- Песок потом из себя не вытряхну.
- Я не думал, что ты такой ворчун.
Артур тыкает Имса локтем в бок, и они одновременно начинают смеяться.
Впереди плавно шуршит море, волны слабо набегают на песок, а Артур может собой гордиться – он видит целых два космоса.

* * *
Артур привыкает к шуму за окном, привыкает к узким коридорам двухэтажной квартиры, к скрипу половиц, к неудобному душу, к спальне в темно-бардовых тонах, к складу сворованного антиквариата в старом шкафу и к висящему напротив кровати оригиналу "Лягушатника" Ренуара. К последнему Артур привыкал особенно долго, потому что картина совсем не сочеталась с интерьером вокруг. Она довольно странно смотрится на бардовых обоях с золочеными редкими рисунками, а её светло-каштановая рама совсем не подходила к старой мебели с потрескавшимся лаком.
Но Артур привык. Он вовсе не принуждал себя делать это, просто он проснулся одним утром и понял, что все это его не раздражает. Кажется, Африка что-то сделала с его нервами, или во всем виноваты ароматические палочки, которые так любит поджигать Имс.
Самым странным становится то, что Артур полюбил ходить на рынки. Один из них находится в двух кварталах от их дома, шумный, многолюдный, пестрый. Артур специально выучил несколько фраз и взял за привычку ходить туда каждый вторник и четверг, пока Имс распевал с местными детишками английские песенки.
К детям Артур привыкает быстрее, чем к прочему.
Так проходит месяц и начинается второй, и именно тогда Артур понимает, что пришло время заканчивать весь этот цирк.
Он мог привыкать к имсовой жизни хоть целую вечность, но ему никогда не стать её частью, и от этого становилось больно.
Артур заказывает билеты до Парижа и ничего не говорит Имсу. Лучше уйти тихо, оставить записку. Возможно, они ещё встретятся, а, может быть, их пути разойдутся навсегда.
Артуру здесь не место, ему страшно от интереса, который никак не может утихнуть. И, конечно, ему страшно от того, что у Имса в голове. Лучше уехать в Европу. У Артура есть план: он хочет открыть свою сеть по ремонту компьютеров. Раз с архитектурой у него никак не складывается, лучше заняться механикой. Тех денег, что выплатил им Сайто, хватит до чертиков.
Но перед этим нужно стряхнуть с себя Африку, выбить из головы её переулки и звон местного языка, смыть с себя запах имбиря и корицы. Артуру хочется пожить несколько дней в пентхаусе самой дорогой парижской гостиницы, напиться в доску шампанским из ближайшего ресторана, съесть парочку устриц и баклажанный крем-суп. Может быть, тогда вся эта имсова Момбаса сотрется из воспоминаний.
Артур пишет аккуратно и разборчиво: "Береги себя." и вешает записку на холодильник, прикрепляя её дурацким магнитиков в форме маленького верблюда.

* * *
Артур стоит перед мелькающим табло. И аэропорт здесь такой же, как и в любом другом городе: все встречаются, расстаются - и из-за этого плачут. Даже как-то смешно, думает Артур с кривой ухмылкой.
Билет до Парижа лежит во внутреннем кармане жилетки и не дает спокойно думать. У Артура ужасно болит голова, и он плотнее сжимает губы. Взгляд темных глаз скользит по людям вокруг, останавливается на панорамной стеклянной стене. За ней лежит красно-желтая Момбаса, разбиваемая серыми асфальтными полосами.
Артур достает билет, и ему кажется, что проштампованная бумажка обжигает ладонь и пальцы. Разговоры вокруг становятся громче, разные языки и топот каблуков сливаются в один шум. В Европе этот шум оцифрован, он превращается в минуты на дорогих часах, в количество банкнот в кошельке и в номера кредитных карточек. Шум Момбасы совершенно хаотичный, бессистемный, он напоминает больное аритмией сердце, которое неустанно борется за жизнь.
Артур сминает билет и покидает здание аэропорта.

* * *
Солнце стремительно спускается за горизонт и забирает с собой жару и яркий свет. Артур зависает в каком-то баре, сидит за стойкой под трескучую восточную музыку, несущуюся из старого магнитофона. Десять минут назад кто-то стащил у него чемодан от Томми Хилфигера со всеми дизайнерскими шмотками, которые, кстати, так и не пригодились за время пребывания в Момбасе, и кошелек с наличкой. Благо у Артура кредитки хранятся в жилетке, и в кармане ещё есть несколько шиллингов.
Коктейль на шампанском мерзкий на вкус. Ещё бы, это вам не "Кристалл" и не другое богатое пойло из парижского алкогольного бутика.
Артур пьет свой коктейль и понимает, что плевать он хотел, что в его стакане нет зонтика и на то, что чемодан за триста сорок шесть евро украли несколько минут назад.
Допив приторный и уже пятый коктейль, Артур покидает душный бар и идет по остывающим после жаркого дня улицам. Такси он принципиально не ловит, довольствуется шумом города и вышагивает в сторону дома Имса. Отсюда недалеко, Артур это помнит на отлично.
В лицо сильнее ударяет запах океана, а значить ещё немного. Вот и знакомая широкая улица с тремя работающими фонарями и дверьми нараспашку.
Имс, кстати, тоже нараспашку. Только никому не хочется этого знать. А Артур хочет, и имсов космос он тоже хочет.
От мысли, что Имс сейчас сидит в одиночестве в своей заставленной хламом и пахнущей травами квартире, Артуру становится откровенно хреново, и он прибавляет шаг.
Артур осторожно открывает дверь и проходит внутрь. Свет горит на кухне, и Имс наверняка заваривает себе чай из какой-нибудь ромашки или долбанных апельсиновых корок. Артур идет по коридору, и под его дорогими ботинками скрипят доски.
Имс сидит за столом и смотрит в окно, хотя видок за ним откровенно дерьмовый: пустая детская площадка с единственными скрипучими качелями. Артур замирает и как никогда чувствует себя нелепо и глупо. Он ведь не отсюда, на нем каждая шмотка стоит не меньше ста евро, даже гребанные трусы. Часы Ролекс, волосы уложены гелем, и совсем не важно, что за день они изрядно растрепались. Но всё это в миг становится не существенным, и болезненный ком стоит в горле. Чертовски хочется расплакаться, поэтому Артур сбивается с дыхания.
- А чего же манго не купил? - спрашивает Имс и поворачивает голову.
Кажется, за день в нем умерло не менее десяти солнечных систем.
- Меня сейчас стошнит, - сознается Артур.
В рейтинге ста лучших романтических диалогов они заняли бы тысячное место.
Имс смеется и поднимается, чтобы помочь Артуру подняться на второй этаж, раздеться и умыться.
Артура все же выворачивает. Имс умывает его, укладывает в постель и приносит солодку. Господи, и где он только находит все эти травы и корни, думает Артур, глотая сладковатую настойку.
Покрывало слишком маленькое для них двоих, поэтому Имс не укрывается. А ему и не надо, кажется, он совсем не умеет мерзнуть.
Артур теснее придвигается к Имсу и берет его за руку, сплетает их пальцы в замок.
Минуты падают в прошлое, как серебряные монеты в колодец желаний. В комнате темно, окно открыто, и ночной ветерок иногда вздувает тонкие темно-красные занавески.
У Артура ещё влажные после мытья волосы. Он смотрит в потолок, на старую люстру, прислушивается к дыханию Имса и боится что-то говорить.
Он прислушивается к себе и понимает, что корка льда, которая так долго стягивала все его чувства, тает. Из-под неё, как подснежники, выступают эмоции и медленно растекаются по всему телу: вот что-то кольнуло между ребер, вот от волнения поджались пальцы на ногах.
Артур не смотрит на Имса, но знает, что тот улыбается.
- Надеюсь, ты понимаешь, что теперь никуда не сможешь деться, - не вопрос, утверждение.
Артур приподнимается на локте и вместо ответа требовательно целует Имса в губы.
Конечно же он все знает. Артур заразился всей этой дикостью и нецивилизованностью. Теперь он так же, как и Имс, несет в себе слишком много африканского, пахнет жарой и солью, и ему как никогда идут красные шелка.
Артур чувствует, что теперь он является частью чего-то большого и важного. И у него есть два космоса: один над головой, второй совсем рядом. Ощущение цельности вызывает в нем ужасный трепет, от которого хочется смеяться и обнимать Имса крепче.
Артуру через четыре дня двадцать девять, и он начинает жить заново.

@темы: Inception, ИмсАртур, написал? теперь сожги!

---

по тнт Инсепшен.
не могу больше гореть, правда.
будто упала в прошлый год
даже страшно вспоминать, как мы с Амс КРИЧАЛИ
бесконечная фиеста мчалась в наших головах, когда ОНИ появлялись на экране
сколько слез мы выплакали, смотря Грозовой перевал. сколько ножей мы воткнули друг в друга, смотря 500 дней лета.
излизали фильмографию каждого, читали фички вслух, так и не докурили Королеву-девственницу вот сейчас про Айзека вспомнила гагагага
и почти каждый день начинался с:
- Амс, вы мне не поверите!!
или:
- Лена, сейчас вы сгорите!!

и все неслось карнавалом и безудержной феерией. каждый_ёбаный_день.
нам было больно
НО
боль - всего лишь слабость, покидающее твое тело ©
так и жили

@темы: Inception, ИмсАртур

---

не ну.
ну.

если так-то по чесноку.. знаете. НЕ СМЕШНО





МЯУ

@темы: Star Trek, mckirk, легкий стокгольмский синдром ©, Вертел я ваше беззаконие на хую © Дредд

---

не для меня, конечно, НО

в голове бомбит, когда я смотрю на этот коллаж

20.02.2014 в 18:17

Пишет  Курю траву - смотрю ковер:

надеюсь я успел

С днем рождения, Ричи ♥
маккирк

Ради этого парня я пошел бы на все...

@темы: Star Trek, Трава меня курит коллажами., mckirk

---

Спасибо Господи, наши девочки такие молодцы.
Аделина! что же она вытворяла, умничка, красавица, добилась, действительно заслужила.
Юличка, просто достояние, светоч! ничего, у неё обязательно будет ещё множество побед.
у меня аж слезы в глазах стоят от восторга.
это такая победа!
без грязи, с чувством, с искренностью.
желаю им всего самого лучшего.
желаю с достоинством нести тяжелый груз настоящего спорта.

---

да, я все ещё смотрю милый сериал про педиков с кучей херт-комфортна и виктимно-заботливых отношений

19.02.2014 в 23:57

Пишет  amsterdama:

ИНОГДА МНЕ КАЖЕТСЯ, ЧТО ЛЕНА НЕ ЗНАЕТ, ЧТО В ТИНВУЛЬФЕ ЕСТЬ ЕЩЕ КТО-ТО, КРОМЕ СКОТТА И АЙЗЕКА ХДДДД


ПРАВДА ИНОГДА В ЕЕ ПОРАЖЕННОЕ СКАЙЗЕКОМ СОЗНАНИЕ ВРЫВАЕТСЯ ПИТЕР/ЛИДИЯ ХДД

@темы: Teen Wolf

---

Well, you're my friend ©

если честно, то я очень хотела написать поздравление на бумаге и выложить фотографию письма в пэинтовской рамке с сердечками, но у меня некрасивый почерк, да и камера многое бы испортила ТАК ЧТО ТЕБЕ ПОВЕЗЛО.

большое количество букв

в общем, я очень долго думала, что же мне здесь написать. идей было много, но в самый ответственный час все они лопнули воздушным шариком. они показались мне убогими и неправильными. в итоге, пришла к выводу, что нужно начать издалека.
в мае-июне прошлого года я, так сказать, была в расстроенных чувствах. нет, нужно признаться, что мне было очень плохо, а самое страшное - безумно одиноко. все мои дни в подступающем лете проходили в одном ключе: встала, умылась, уехала на работу/учебу, пришла, легла на ковер, открыла в очередной раз бессмысленность бытия.
я ничего не боюсь в этом мире так сильно, как одиночества. и тогда мне действительно было одиноко.
но мне было 19. и то, что случилось, было определенно ка.
сначала я думала, что встреча с тобой не станет чем-то особенным. я не тот человек, который братается с маху с тем, с кем хорошо провел время. ну, поговорили, ну, повеселились, давай, чувак, может, ещё увидимся.. мы круто оттянулись по всем канонам маккирковского фика: бутылка виски, сигареты, болтовня ни о чем, мои причуды, твоя сдержанность, рассвет над городом и болящая голова на утро.
когда я вышла из подъезда твоего дома, то мир вокруг меня буквальным образом рухнул. или перевернулся. или сдвинулся с места.
я до сих пор не знаю, что ты такое сделал, но мне не хотелось уходить. мне хотелось вернуться и сидеть под твоей дверью, жалко поскребывая косяк.
от чувства, что мое одиночество разбили на сотни осколков за каких-то двенадцать часов, мне правда было дурно. не в плохом смысле, конечно.
и это тоже ка.
но, к сожалению, все было не так просто.
ничего не завертелось, как в сказке. никто не взмахнул волшебной палочкой, и мне на голову не высыпался килограмм фиалок с блестками. подпускать к себе нового человека всегда трудно. и мне действительно было тяжело. одна часть меня не хотела никого рядом, вторая часть уже связалась с тобой и требовала к себе внимания.
я очень часто не знала, что говорить. не знала, как себя вести. мне долгое время было странно от того, что рядом кто-то есть. кто-то, кто пишет/зовет/ДОЛГО ГОВОРИТ И ОТВЕЧАЕТ
но с каждым днем мне становилось легче. я привыкала, больше узнавала, научилась считывать твои жесты и эмоции.
я не могу с уверенностью сказать, когда конкретно ты стал неотъемлемой частью моей жизни, но ты ей стал. и это очень-очень важно для меня.
и вот минуло почти восемь месяцев
я попрощалась со своим числом 19, и сейчас смело отдаю его тебе.
на заре принятия кинговского и определенно счастливого числа, мне хочется сказать ещё три слова: я тебя знаю.
думаю, в этой фразе целиком и полностью мы.
пожалуйста, оставайся таким, какой ты есть. пожалуйста, оставайся рядом.
ведь я сделаю твою жизнь ярче
а теперь немного того, что может частично отразить мою любовь к тебе
мне все ещё плевать, что Тони здесь тебя очень смущает!

нет, а как иначе?

без котяток все не так.



в качестве хроники

ну, ты же знаешь, что Тор мой спирит энимал.

ЕСЛИ ТЫ ДУМАЛ ЧТО ОБОЙДЕТСЯ БЕЗ ЭТОГО ТО ТЫ ЕЩЁ НИКОГДА ТАК НЕ ОШИБАЛСЯ

альфа и омега. начало и конец.

хранилище смысла наших отношений

сосредоточение всей нашей романтики

@темы: Жуков - большой и страшный любимый волк.

---

АКТИВАЦИЯ
ВСТРЕТИЛИСЬ

и почему каждый раз вот просто ПОЧЕМУ
никому не удается ломать меня так, как ломает меня Амс
- Я люблю Леона!
- Я его не помню.
- Ну, Лена, рыцари Артура: негр, Персиваль, Гвейн, Леон.
- Такой светлый?
- Он стоял у трона Гвиневры в конце. А светлый - Артур!
- Подождите, какой Артур? А где Леон?
- Леон рыжий и с бородкой! Рыцарь! Ещё раз: негр, Персиваль, Гвейн и Леон. Светлый - Артур.
- Артур тоже там стоял?
- Вы меня не понимаете!!
- Но Артур же умер!!
- Да его там не было! Негр, Персиваль, Гвейн и Леон!!
- Зачем говорить про Артура???
- Светлый только один - Артур! И он мертв!!
- Я БОЛЬШЕ НЕ ВЫНЕСУ ЭТОГО ХВАТИТ ЛОМАТЬ МЕНЯ
- НАДО ВНИМАТЕЛЬНЕЙ МЕНЯ СЛУШАТЬ!!


понеслась нелегкая! Джек - виртуоз моего сердца! Маэстро моей души! АКТИВАЦИЯ
не понимаю, как можно столько гагагатать
- ..ну я Джек. Вот, достала купон за десять рублей. Завтра лотерея, обязательно выиграю айфон.
- Подарите мне!
- Ещё чего! Я его продам за тридцать тысяч!

решили смотреть Тин Вульф.
точнее, пересматривать. господи, вот чужое сердце в руку, никогда не думала, что буду это пересматривать
- и вот она пишет: Дерек схватил биту СКАЙЗЕКА
- Амс
- ОЙ Я ХОТЕЛА СКАЗАТЬ АЙЗЕКА
- Амс
- БЛЯДЬ СТАЙЛЗА!! ВОТ!! ОН ВЗЯЛ БИТУ СТАЙЛЗА!! КАНОН!!!

АЙ КАНТ

@темы: Darling <3

---

ёпрст ПОЧЕМУ
нет, все, больше не могу. закипела
- Когда я сказал, что нам надо куда-нибудь сходить, я не имел в виду ночной клуб.
- Неужели ты хотел предложить мне оперу?
- Почему бы и нет? Я, между прочим, "Тоску" люблю, а ты ведешь меня в ночной клуб.
- Джим Кирк отказывается от ночной гулянки, где есть выпивка и полуголые девицы. Тебя не пучит, случаем?
- Боунс.
- У тебя проблемы иного характера?
- Ты выглядишь, как герой "Матрицы".
- Какое старье.
- Ты выглядишь слишком вызывающе.
- А ты, значит, не выглядел вызывающе, когда напялил красное платье на День святого Валентина?
- Я же не щеголял в нем по кораблю. И только попробуй сказать, что тебе не понравилось.
- Кажется, у тебя начинается истерика.
- Нет, ты только глянь на ту шалаву! Какого черта она так на тебя смотрит?
- Завидно?
- Эй, курица, отойди! И ты тоже отвернись! Про подружку не забудь!
*докторобровь*
- Боунс, мы уходим.
- Но веселье только начинается.
- Дамочка, чего вы тут вьетесь? Вам нечего ловить. Нет... Нет! Этот доктор угощает только меня!
*доктороухмылочка*

19.02.2014 в 13:00

Пишет  ALisa Lokki:

Всё, меня нет... ♥_♥

@темы: Star Trek, mckirk