выпилилась из сети из-за сессии.
и, любимые мои, я помню о драббло-флэшмобе, я обязательно все напишу, когда меня перестанут чпокать в мозг

---

так странно слушать плэйлист, который слушала лет шесть назад. ну да ладно.

торможу страшно, потому что живу в кабинете стоматолога.

---

Название: То, что никогда не приснится.
Бета:  Ernst Wolff
Пейринг: Гаррет Хоук/Андерс
Рейтинг: R
Размер: 12092 слова
Саммари: у любого человека могут начаться проблемы с собой. Хоук - не исключение.
От автора: слишком много голого Хоука
все будет хорошо, правда.

Ночную тишину лечебницы нарушает неясная возня за дверью. Андерс, чей сон крайне чуток, сразу же открывает глаза, берет спрятанный под кроватью посох. Он выжидает, настораживается, и похож он в этот момент на встрепанную птицу, которая готовится вспорхнуть с ветки и унестись далеко-далеко. Храмовники в последнее время часто переворачивают вверх дном Клоаку: видимо, получают неясные звоночки от разных «крыс». Их подпитывает мстительность и извращенное честолюбие Мередит, они почувствовали силу и волю, поэтому считают своей прямой обязанностью частенько нарушать ночное спокойствие несчастных жителей, которые только-только начали вставать на ноги после атаки Аришока.
Шум нарастает с каждой минутой, теперь уже слышны голоса, слов не разобрать, но становится ясно, что переговариваются двое мужчин. Андерс сжимает посох, концентрирует всю свою магию в ладонях, попутно пытаясь влезть в ботинки (не босиком же бежать, если ситуация окажется плачевной). Без боя он не сдастся. Если уж его решили изловить, то он постарается подпалить как можно больше храмовничьих задниц. Странно лишь одно: почему молчит Справедливость?
Раздается стук: сначала два коротких удара, через несколько секунд более уверенный, четкий. Значит, свои. Андерс с облегчением выдыхает, идет к двери, открывает ее на тонкую щелку и осматривает двух мужчин. Вид у них крайне виноватый, как у нашкодивших щенков. Один стягивает с головы потрепанную шапку, мнет ее пальцами, губы поджимает, и в глазах его появляется стыд. Второй же, с шрамом на щеке, отворачивается и осматривается кругом в явно нервном жесте.
— Да говорите же в чем дело! — не выдерживает повисшей тишины Андерс.
Мужики переглядываются, один толкает локтем того, что все мнет свою потертую шапку, призывая раскрыть рот и поведать новость.
— Целитель, там… Мессир из Верхнего города. Тот, что ваш друг.
— Хоук? — немедленно уточняет Андерс, раскрывает дверь шире. — Где же? Вы ничего не попутали?
— Нет, целитель, — подает голос мужик с шрамом на щеке. — Точно этот ваш друг, большой такой, глаза злющие, пьяные. Налетел на местного воришку, чуть все кости ему не переломал, но свалился, теперь вон валяется в грязи.
— Ох, Создатель!
Андерс скорее хватает с крючка плащ, накидывает его поверх своей ночной рубахи, оставляет посох в углу и выходит, заперев дверь.
— Отведите меня, — просит он шепотом двоих своих докладчиков, те кивают и провожают его к той улочке, где должен находиться Хоук.
Сердце у Андерса совсем не на месте, руки слегка подрагивают от волнения, и в голове вертится столько неприятных мыслей! Хоуку совсем несладко в последнее время, он даже просил не трогать его несколько недель, но Андерс никак не ожидал от него пьяного дебоша в Клоаке. Он уважает желание Хоука побыть в одиночестве, погоревать по матери, прийти в себя после схватки с Аришоком, но если бы Андерс знал, что одиночество приведет Хоука к бутылке, то ни за что бы его не оставил.
Улочки в Клоаке ничем не освещены, хотя наместник долгое время обещал повесить несколько ламп на магической растопке, но наместника больше нет, и ожидание совсем потеряло смысл. Поэтому все переулки и закоулки темные, жуткие, и споткнуться здесь обо что-нибудь — проще простого. Как уж в такой темноте мужики разглядели Хоука — непонятно. И вот тут сердце Андерса ухает куда-то вниз. Вдруг его специально выманили? Эх, дурак дураком, подвела его собственная преданность и любовь к Хоуку. Он за ним хоть в огонь полезет, даже не размышляя, вот и сейчас не подумал о том, что мужики его могли выманить и спокойненько ведут прямо к храмовникам, даже силы не пришлось прикладывать. Андерс не взял с собой посох, которым можно было бы как следует защититься, побоявшись, что он помешает волочь Хоука. Но зато теперь Андерс будет наготове. Возможно, получится отвлечь храмовников резкой вспышкой пламеня в темноте и скрыться.
Андерс напрягается, собирает все свои силы, чтобы ничто не могло его застать врасплох в этой темнотище. Справедливость все еще молчит, ну и пусть его генлок растопчет.
— Тут был, — говорит один из мужиков и машет рукой куда-то вперед.
По обе стороны улицы высятся заброшенные бараки, под ногами одна сплошная жижа. В этом районе Клоаки живут уже самые отчаявшиеся люди и эльфы, многие из них потеряли свои дома и сбережения в результате стычки с кунари, и Мередит пока не собирается им помогать.
Андерс присматривается. В блеклом свете звезд и луны видны очертания ветхих стен и крыш, где-то между поставленных друг на друга ящиков растянуты навесы, чтобы можно было хотя бы укрыться от дождя. И здесь, среди мусора и заброшек, в грязи и пыли, валяется Хоук. Андерс замечает его массивное тело рядом со старыми бочками, в которых раньше держали питьевую воду.
Значит, не обманули, но Андерс даже не может этому обрадоваться. Он вырывается вперед, оседает рядом с Хоуком, сразу берет за плечо. Хоук лежит на боку и вот-вот перекатится на живот, ткнется носом прямо в помои, и Андерс бережно приподнимает его за голову, тянет за локоть.
— Помогите мне, — требует он у мужчин, что топчутся сконфужено за его спиной. В одиночестве он точно Хоука не дотащит в лечебницу.
Хоук.
Что же с тобой происходит?
Помощники Андерса подхватывают Хоука за руки, тянут вверх, а тот еле разлепляет глаза, пытается сделать нелепые движения ногами, и Андерсу становится страшно от того, что он видит. Хоук, бывало, упивался до поросячьего визга, но даже тогда умел держать себя в руках, во всяком случае, до кровати он шел сам, а сейчас он раздавлен, от него воняет перегаром, помоями и мочой.
Андерс идет впереди, направляя тащащих Хоука мужчин, указывает, где ступеньки, а где кочки. Он слишком часто оборачивается, видит, что Хоук еле переставляет ноги, мычит, пытаясь что-то сказать. И Андерсу очень хочется разозлиться, потому что… Потому что какого гарлока Хоук заставляет его так переживать, что за фокусы такие он выкидывает?
Андерс открывает дверь лечебницы, указывает на матрас у дальней стены, и мужики, пыхтя и ворча, укладывают на него Хоука и кивают лекарю.
— Можете приходить ко мне за помощью со своими семьями в любое время, — с благодарностью говорит Андерс и идет наливать воды в таз.
Хоука нужно раздеть и отмыть, не оставлять же его в таком виде на всю ночь. Сам Хоук лишь один раз коротко вздрагивает на лежаке, возможно, в попытке пробудиться, но ударная доза забористого пойла придавливает его обратно, веля послушно лежать и не дергаться.
Андерс зажигает крохотный огонек недалеко от Хоука, чтобы внимательней осмотреть его. Сначала он стаскивает с него одежду, выносит провонявшие тряпки за дверь, даже не думая о том, чтобы заняться их стиркой, затем омывает Хоука, оттирает уже засохшую в некоторых местах грязь, замечает синяки и порез на плече — видимо, результат драки или неудачного падения — и немедленно залечивает каждую травму.
Андерс меняет воду, наливает свежей, смывает с опухшего лица Хоука пыльные разводы, стирает комья грязи с волос и только потом плотно укрывает Хоука запасным одеялом. Хоук за все это время даже не шевелится, только дышит тяжело, глубоко, и Андерс проводит пальцами по его щеке. Ему бы пойти отдохнуть, поспать хоть несколько часов, но он никак не может заставить себя отойти от Хоука. Андерс и не думал, что когда-нибудь увидит его таким раздавленным. Хоук всегда был надежней самой крепкой стены, казался могучим и невероятно сильным, таким большим и уверенным в себе, а сейчас он лежит на тонком лежаке, бледный, болезненный, пребывает в пьяном забытье.
Андерс упустил момент надлома. Когда это случилось? Когда умерла мать или когда он убил Аришока? Может быть, это вообще случилось раньше?
Андерс не уследил, не понял груза Хоука, а ведь ноша с каждым месяцем становилась все больше и больше. Сначала забота о семье, попытки обогатить ее, затем забота о друзьях, а теперь еще и весь город знает его в лицо и требует защиты.
— Гаррет, поправляйся, — шепчет Андерс и ложится рядом, смотрит Хоуку в лицо, и плевать, что веет алкоголем.
Хоуку нужна помощь.

***

Утром Андерс настаивает травы, ставит чашу рядом с лежаком и переходит в другую комнату, где обычно принимает больных. Рассвет только-только зарделся, а у дверей уже маются двое жителей Киркволла. Андерс принимает их довольно быстро, дает настойки и принимает следующих. Время пролетает быстро, Андерс понимает, что уже обед, по ворчанию собственного желудка. Он закрывает все двери, возвращается в свою маленькую комнатку, а Хоук только-только открывает глаза. Он лежит на спине, прикрыв лицо ладонью.
— Выпей, — тихо говорит Андерс, указывая рукой на отвар трав в миске.
Хоук с трудом садится на лежаке, одеяло спадает ему на колени, оголяя мощную грудь, покрытую черными волосами, поджарый живот. На левом плече есть еще разводы от вчерашней грязи, и Андерс немедленно несется за полотенцем и водой. Когда он возвращается, Хоук уже рыскает в его вещах, пытаясь найти что-то из одежды.
— Гаррет, приляг, — мягко просит Андерс, понимая, что Хоуку после вчерашнего явно не слишком легко стоять на ногах; и он действительно вяло покачивается, мотает головой, будто пытается прогнать дурное самочувствие.
— Где моя одежда? — требовательно спрашивает Хоук севшим, хриплым голосом, даже не оборачиваясь, продолжает швыряться в сундуке.
— Она была вся в клоаковском дерьме, и я ее выбросил, — даже не думая врать, отвечает Андерс и ставит таз с водой на пол. — Хоук, тебе нужно отлежаться. Вчера я нашел тебя в луже помоев.
— Ты выбросил мою одежду, зная, что на меня у тебя ничего нет?
Хоук, наконец, поворачивается, смотрит заплывшими злыми глазами, и Андерс хмурится. Чего это Хоук вздумал на него всех собак спускать? Он его из говна ночью вытащил, позаботился, распереживался, а Хоук сейчас будет похмелью злость демонстрировать? Нет уж. Несмотря на всю свою любовь к Хоуку, Андерс имеет достаточно самоуважения, чтобы не бояться защищать себя.
— Я пошлю Винстона в твой особняк за одеждой. Так тебя устроит? — сухо спрашивает Андерс.
— Тебя вообще никто не просил мне помогать, — огрызается Хоук и возвращается на матрас, по пути задевая миску с отваром, и та заваливается на бок, расплескивая содержимое.
Выругавшись, Хоук валится на лежанку и укрывается одеялом.
— Гаррет, этих трав у меня больше нет! — не выдерживает Андерс и скорее хватает миску, заглядывает в нее с досадой. Отвар остался в ней на самом дне.
— Ну прости, — равнодушно буркает Хоук и отворачивается к стене.
— Я пытаюсь помочь тебе!
— Я же сказал, что мне не нужна помощь! — рявкает Хоук и раздраженно дергает плечом по привычке.
— Гаррет, ночью ты с кем-то подрался, оказался в Клоаке пьяный настолько, что свалился в грязь, и не говори мне, что тебе не требуется помощь. Здесь ты не будешь строить из себя могущего все на свете мужика!
«Он опустился на самое дно», — шипит Справедливость, давая о себе знать впервые за последние сутки.
— А ты вообще заткнись! — выкрикивает Андерс, и только через секунду понимает, что озвучил свой ответ духу.
Справедливость только ухмыляется, а Гаррет бросает небрежно:
— Привет от меня Справедливости. А теперь пошли Винстона за моими вещами.
— Да пошел ты, Гаррет Хоук.
Андерс выходит из комнаты, громко хлопая дверью.


***

— Варрик, я не видел его больше недели. После того случая в Клоаке он ушел от меня, злее демона, будто бы я его в ту лужу самолично кинул, — с затаенной обидой говорит Андерс.
Варрик, идущий рядом по левую руку, задумчиво почесывает светлую щетину. Нижний город постепенно остается позади, и улочки становятся чище, камень зданий уже не красный и побитый, а серо-белый, благородный, с некоторых балконов свисают гербы знатных семейств.
— Никак понять не могу, у вас же все серьезно. Объяснимо то, что он от друзей прячется, но тебя зачем избегать? — размышляет Варрик после нескольких минут молчания.
Даже удивительно, Андерс ожидал от Варрика хоть одну шутку, чтобы немного развеять гнетущие мысли, но гном непривычно серьезен.
— Как раз меня он в первую очередь и должен избегать. Он всегда боялся обременить меня своими проблемами. И вот к чему это привело.
Андерс хмурится, он винит себя за то, что не уследил за Хоуком, и теперь его состояние волнует многих, ведь Хоук постепенно начинает разрушать себя и все связи, что установил за четыре года. И Андерс никак не может ему помочь просто потому, что Хоук его отталкивает, прячется от всех своих друзей. Он пропал на неделю, а сегодня утром Варрик сообщил, что вчера Хоука тащили из «Висельника» домой пьяного и ничего не соображающего.
— Меня он слушать не хочет, — продолжает Андерс. — Может быть, он прислушается к тебе.
Варрик лишь пожимает плечами. Сначала ему казалось, что Хоук действительно решил отдохнуть, отстранившись от друзей на несколько недель, но затем он стал встречать его в «Висельнике» обязательно с бутылкой в руке. Варрик не лез, ведь Хоук взрослый мужик, может сам за себя отвечать, но его поведение заходит слишком далеко.
Андерс первым подходит к двери особняка Амеллов, воровато оглядывается, будто собирается взламывать замок отмычками, а не культурно постучаться. День клонится к вечеру, внимание к нему почти никакого нет, но страх, что вот-вот явятся храмовники грозит в скором времени перерасти в паранойю. Варрик с ворчанием подталкивает его в спину, и Андерс стучит кольцом на двери по металлической оковке.
Дверь открывает Бодан, сначала его движения кажутся несмелым, но когда он узнает гостей, то сразу же облегченно выдыхает, впускает Андерса и Варрика.
— Я так вам рад! Думаю, мастер Хоук разделит мою радость!
— А то как же, — ухмыляется себе под нос Андерс.
Бодан ведет гостей к кабинету Хоука и уходит, не желая мешать разговору, только спрашивает, не принести ли Оране чаю или чего-то покрепче.
— Точно не чего-то покрепче, — сразу же комментирует Варрик и заходит в кабинет вслед за Андерсом.
Хоук сидит в кресле перед камином, бледный, уставший, он кутается в покрывало. Его мучает похмелье и озноб.
— Хреново выглядишь, — говорит Варрик, пытаясь выдавить из себя улыбку.
Андерс пододвигает два стула к креслу Хоука, на один садится Варрик, а на второй — он сам.
— Я же говорил Бодану никого не пускать, — почти шепчет Хоук, и у Андерса начинает болеть под сердцем.
Хоук убит, глаза его блеклые, вымученные, лицо бледное, даже щеки впали. От него уже не веет прежней силой и уверенностью. «Хороший же ты друг и любимый человек», — ругает себя Андерс. «Ты правильно делаешь, что не следишь за ним. Он взрослый мужчина и должен сам решать свои проблемы», — говорит Справедливость, и голос его звенит, как монетки на тротуаре.
— Ты не можешь вечно прятаться от нас, — сердится Варрик.
Ему неприятно, что Хоук пытается отгородиться от него, закрыться, хотя раньше они были друг за друга горой.
— Тебе надо проветриться, Хоук. Давай тряхнем стариной, у меня есть тут одна работка… — Варрик — умелец привлекать и интриговать, и Хоук обычно всегда поддерживает все его идеи, но сейчас он не отрывает глаз от камина.
— У меня уже есть работа.
— И какая же? — вклинивается Андерс.
Волнение начинает душить его, ему ужасно хочется взять Хоука за руку, но не решается, потому что Хоук наверняка оттолкнет.
— Мииран кое-что предложил, — холодно отвечает Хоук.
Андерс тут же вскакивает со стула, будто бы его с него согнали. Весь он словно становится больше, взмахивает руками, еле удерживает себя от нервных шагов по комнате.
— Мииран?! Ты снова подался в наемники? Гаррет, зачем тебе это нужно? Создатель, я не могу в это поверить!
— Успокойся, Блондинчик, — осекает Андерса Варрик. — Наверняка Хоук шутит.
Хоук болезненно морщится, дергает плечом, плотнее кутается в шерстяное покрывало.
— Чего вам надо? —он даже не пытается скрыть своего раздражения.
— Ты нам нужен. Желательно с трезвой головой, — строго говорит Андерс и складывает руки на груди.
И тут Хоук улыбается, только вовсе не радостно, а криво и зло. Взгляд его темнеет, и от этого круги под глазами кажутся еще глубже.
— Для чего? Чтобы дерьмо за вами подбирать?
Повисает тяжелая тишина. Варрик напряженно молчит, и Андерс впервые видит его настолько растерянным. Он кладет ладонь другу на плечо.
— Варрик, оставь нас, пожалуйста.
Варрик кивает, спрыгивает со своего стула и выходит из кабинета. Хоук все это время сосредоточенно смотрит в камин, поглощает почти черными глазами яркие языки пламени. Андерс опускается рядом с ним на стул, молчит немного, чтобы хочет показать, что не собирается давить или читать лекцию о морали.
— У тебя, наверное, ноги замерзли, — начинает Андерс с настоящей ерунды, хочет смягчить Хоука хоть немного.
Гаррет бросает на него короткий взгляд, а затем снова отворачивается.
— Я принесу тебе носки, — уже бодрее говорит Андерс, радуясь, что Хоук не нарычал на него.
— Не нужно, Андерс.
Хоук тихо вздыхает, его глаза теплеют, перестают быть такими колючими и озлобленными. Неужели все же получится поговорить?
— Гаррет, — Андерс садится к Хоуку в пол-оборота, пытается заглянуть ему в лицо.
Хоук такой родной, такой знакомый. Андерс помнит каждую минуту, проведенную с ним; сколько было опасностей, сколько было работы, сколько было нежности и любви, а сейчас вот приходится искать пути к такому, казалось бы, знакомому Хоуку.
— Я не собираюсь тебя ни в чем попрекать и не буду чему-то учить, — начинает Андерс. — Я просто хочу тебе сказать, что ты не один, мы же договорились, что всегда будем друг у друга.
Хоук закрывает лицо руками, давит пальцами на опущенные веки, массирует виски. У него наверняка болит голова, и Андерс легонько касается его плеча, посылая лечебную магию, избавляя от недомогания.
— Все переживают за тебя, Гаррет.
— Мне нужно время, только и всего.
На лице Хоука появляется облегчение от целительной магии, головная боль отступает, и это настоящая радость.
— У тебя было время. Полтора месяца, и тебе не становится лучше, а сейчас мы узнаем, что ты снова связался с Миирином. Гаррет, он плохой человек, из-за него ты уже сталкивался с неприятностями.
— Кажется, ты сказал, что не будешь меня попрекать, — усмехается Хоук и поднимается с кресла.
Андерс чувствует, как жар заливает лицо. Иногда Хоук бывает таким дуболомом, что жутко хочется его треснуть по голове посохом.
— Я беспокоюсь! — вполне справедливо возражает Андерс и поднимается следом.
Хоук подбрасывает дров в огонь, чтобы стало теплей. Он выпрямляется во весь свой далеко не маленький рост, потягивается, разминает плечи, раздается единичный хруст сустава, и Андерс морщится от неприятного звука.
— Я в норме, правда, — наконец, говорит Хоук и поворачивается к Андерсу.
Он кажется прежним: тем самым живым и грубоватым мужиком, который ввалился в лечебницу Андерса за картой Глубинных троп. И Хоуку хочется верить, но Андерс пока не может.
— Я останусь у тебя и послежу за тобой.
— Андерс, я же не ребенок.
— Но ведешь себя именно так.
Андерс складывает руки на груди, вонзает в Хоука строгий взгляд. А Хоук подходит ближе, кладет ладонь Андерсу на загривок и подтаскивает к себе, обнимает крепко и надежно, совсем, как раньше, а после тянется к губам, целует требовательно и жестко. Андерс выдыхает, тянет в ответ за рубаху, чувствует тяжелый запах Хоука, его чуть кисловатый вкус. Надо бы заставить его как следует отмыться после всех его загульных вечером, но Андерс никак не может заставить себя оторваться от Хоука. Слишком долго не было ни прикосновений, ни внимания, одни лишь колючие злые взгляды и не слишком лестные выражения.
Хоук дергает застежки на накидке Андерса, сдирает ее с его острых плеч, пытается скорее добраться до кожи. Движения резкие, рваные, торопливые, требовательные. Хоук падает обратно в кресло с уже распахнутой и выдернутой из штанов рубахой, и Андерс скорее садится к нему на бедра, скользит ладонями по широкой груди, сжимает пальцами поджарые крепкие бока, и только от этого ему уже хочется стонать. Хоук смотрит голодно и жадно, кажется, что вот-вот покажет клыки и вцепится в Андерса зубами. Огонь в камине трещит и лижет каменные стены, становится совсем душно, особенно от одного жаркого дыхания на двоих.
Хоук лезет своими крупными мозолистыми ладонями Андерсу в штаны, стискивает ягодицы, и в нем так мало терпения, что хочется взять насухую. Андерс на это гневно шипит Хоуку в рот, кусает за губы, так жадно и больно, а Хоук только больше распаляется, уже готов терзать за глотку и подчинять себе. От духоты и желания начинает искрить магия, у Андерса на кончиках пальцев оседает электричество и жалит Хоука за кожу, а тот, как настоящий маньяк, только скалится. Его уже ничего не остановит: ни наплыв малефикаров, ни сама Мередит. Только если…
Раздается тонкий скрип двери, полоса света из щелки проникает в кабинет Хоука, а затем раздается голос Варрика:
— Долго мне еще… Пресвятые наги! Вы что… Вы не додумались в комнату уйти?! — Варрик немедленно отворачивается, закрывая глаза ладонью для надежности, чтобы уж точно ничего не увидеть.
Андерс, весь красный и запыхавшийся, с горячей ладонью Хоука в штанах, хватает со столика бокал и швыряет в Варрика. Бокал даже не долетает, потому что Андерс успел уже размякнуть в ласках. Хоук под ним рычит, выворачивается и пытается рассержено зыркнуть через высокую спинку кресла.
— Варрик, уйди! — синхронно выкрикивают они.
— Мне дважды говорить не надо! — истерично восклицает Варрик и спешит удалиться, еще громко захлопывает за собой дверь.
Повисает секундная тишина, а затем Андерс начинает смеяться, так тихо и счастливо, потому что ему не хватало вот таких простых и нелепых моментов. Ему не хватало Хоука.
Хоук улыбается ему в ответ, опять лезет целоваться, обнимает и очень хочет любить, как раньше. В грудине сидит противная ноющая боль, но она уйдет, ведь так?

***

— Андерс, давно ты ко мне не заглядывал!
Варрик радостно простирает руки, улыбается во все свои тридцать два белых крепких зуба. Андерс в ответ кивает, обводит медленным взглядом столики в "Висельнике". Ничего здесь не меняется: все те же пьяницы, крики и шлюхи. В плотном дыме папирос таят настенные светильники, под ногами кое-где поскрипывают доски. Здесь стало немного лучше благодаря Варрику, во всяком случае, пол не заляпан кровью, нельзя наткнуться на открытую поножовщину, и посетители не трахают проституток прямо на столах.
— И тебе всего доброго, Варрик, — с вялой улыбкой отвечает Андерс.
— Изабелла вернулась! — Варрик кивает на дальний столик в углу, за которым устроились все знакомые Андерса: Фенрис, воркующая что-то у его плеча Изабелла, Мерриль, озадаченно перебирающая карты, и Винстон, который, кстати, не развесил постиранные простыни после дневного приема!
— Присоединяйся, Блондинчик, — начинает завлекать Андерса к столу Варрик.
Изабелла оборачивается, чтобы, видимо, позвать Варрика, и, увидев, старого знакомого, активно машет рукой. Мерриль точно отзеркаливает ее движения, при этом добродушно улыбаясь, а вот Фенрис лишь на пару секунд поднимает голову и вновь отворачивается.
— Вообще-то я… — начинает Андерс, но Варрик слишком резко перехватывает его под локоть и бодренько тащит к столу.
Андерс сначала мягко пытается высвободиться из рук Варрика, но тот только сильней сжимает пальцы, уже нараспев рассказывает историю о том, как чудесная ривейнка, превозмогая шторм и ураганы, прорвалась к Городу Цепей, и ее изысканный стан не был согнут сильнейшими ветрами.
Андерс уже сильней дергает руку, потому что в его планы совсем не входят веселые посиделки за столом, где в кружках пенится пиво, заливая стопки карт. Его привели сюда совсем другие дела, и их нельзя никак оставить на потом.
— …ее стройные ноги омывались соленым морей, она смотрела на восход… — продолжает вещать Варрик, демонстрируя всю красоту своего поэтического таланта.
— Варрик! — одергивает его, наконец, Андерс.
Он уже зло дергает руку, избавляясь от настойчивости Варрика. И тут, как по волшебству, рядом оказывается Изабелла, как всегда гибкая и изящная, с распущенными черными волнами волос, обольстительная и опасная. Ее глаза завлекающе блестят, а губы влажные то ли от недавнего глотка виски, то ли от поцелуя с Фенрисом. Сколько же мужчин и женщин стали жертвами ее страшной красоты! Да только у Андерса к ней уже давным-давно выработался иммунитет, он лишь поднимает бровь, вежливо говорит:
— Изабелла, я рад, что ты вернулась.
— Через два дня снова уплываю, поэтому поспеши уделить мне внимание! — весело хохочет она, берет под руку, и у Андерса нервы сдают окончательно.
Он резко отступает на шаг назад, освобождаясь от цепкой Изабеллы, серьезно обводит друзей взглядом и говорит так, будто выбивает слова молотком:
— Я пришел узнать, был ли здесь Хоук. Если нет, то я пойду искать дальше! Простите, я был бы рад посидеть в вашей компании, но у меня нет на это времени.
Лицо Изабеллы на секунду становится тревожным, а потом она наигранно обиженно надувает губки, гладит успокаивающе Андерса по плечу. Варрик же опускает голову, подмахивает ладонями, будто отгоняет от себя пылинки.
— Его не было здесь.
«Вранье, и ты это знаешь», — скрипит Справедливость, которого бесит вся это беготня за Хоуком. Ему очень хочется взять контроль над Андерсом и увести его из этого поганого места, где шлюхи и разбойники чувствуют себя, как дома.
Андерс хмурится, внимательно рассматривает лицо Варрика. Изабелла же расправляет плечи, выставляя обтянутую полную грудь, снова пытается оказаться рядом с Андерсом и завлечь его к столу.
— Что здесь происходит? — стоит на своем Андерс, уходя от уловок двух главных хитрецов «Висельника».
— Андерс, идем скорее к нам!
В игру вступает неутомимая и вечно веселая Мерриль. Справедливость тихо рычит на нее, не желая терпеть рядом с собой балующуюся магией крови эльфийку.
— Прости, Мерриль, в другой раз, — мягко отказывает Андерс.
— Почему же? Я думаю, Хоук скоро к нам вернется!
Андерс моментально метает в Варрика гневный взгляд, тот аккуратно отпихивает Марриль обратно к столу, бормоча на нее, что ей лучше вернуться к Фенрису и Винстену, рассказать им о прекрасных цветах, которые она собрала пару дней назад.
— Варрик, что за черт? Где Гаррет? — сразу же налетает Андерс.
Он постепенно начинается тревожиться. Друзья врут ему и пытаются что-то скрыть. Изабелла отводит взгляд, складывает руки на груди, отгораживая собой столик, Варрик вздыхает, в примирительном жесте поднимает ладони.
— Он был здесь, встречался с Миираном, а после ушел.
«Ложь!»
— Зачем ты мне врешь, Варрик? Скажи правду!
Андерс чувствует, как от собственного волнения и злости Справедливости начинают дрожать пальцы. Нельзя терять контроль, нужно успокоиться, сделать вдох и выдох.
— Андерс, тебе лучше вернуться в особняк и подождать Хоука там, — вступается за Варрика Изабелла.
Она теряет свою наигранную веселость, становится острее своих кинжалов за спиной. Андерс обходит ее и Варрика, внимательно осматривает столы, вглядывается в лица посетителей, затем обходит своих друзей и направляется к лестнице на второй этаж, где располагаются комнаты.
— Андерс, не нужно! — бросает ему в спину Варрик, но ни он, ни Изабелла больше не пытаются его удержать.
Сердце начинает стучать в самом горле. Хоук снова пропал несколько дней назад, сказал, что идет на дело с Миираном, улыбался, обещал дать о себе знать уже на следующий день. «И он тоже врет тебе, Андерс», — вставляет свое слово Справедливость, припечатывает его, как воск на письмо.
Андерс быстро поднимается на второй этаж, идет к дальней двери. Варрик всегда придерживает для Хоука комнату, ведь тот не раз тащил в нее Андерса, когда уж совсем становилось невмоготу.
И сейчас Андерс уверен, что найдет Гаррета там, его буквально тянет к этому месту. «Не боишься разочароваться?» — не скрывает своей насмешки Справедливость.
— Гаррет не может делать что-то плохое. Наверняка он снова сорвался, напился и сейчас отсыпается, — вслух отвечает Андерс.
Справедливость смеется несколько секунд и сразу же замолкает. Становится слишком тихо, такая тишина бывает после того, как звук грохочущих барабанов резко прерывается. Андерс подступает к двери, кладет на нее ладонь.
— Гаррет? — спрашивает он, сам не понимая зачем.
Молчание трещит безумством, Андерсу кажется, что он сейчас окунется во тьму. Он толкает дверь, пускает в темную комнату свет из коридора, и желтый луч ложится ровно на постель, на два тела, что сплетаются в безумной страсти. Андерс заторможено понимает, что до этого не было никакой тишины, Справедливость смолк, чтобы Андерс имел возможность отчетливо разобрать сладкие девичьи стоны. Андерс же не хотел сознавать это, отталкивал от себя, не принимал, и вот он стоит на пороге маленькой комнаты, которая хорошо ему знакома. Хоук привел его сюда три года назад. Тогда он немного смущался, что их первая ночь пройдет в коморке над толпой пьяных беженцев и темных личностей. Но то было лучше, чем с матерью и сестрой за стенкой, и лучше, чем с больными в лечебнице.
Андерс помнит тот вечер отчетливо: Хоук целовал рвано и нетерпеливо, потому что чувствовал все то же, что и Андерс, чувствовал некую связь, будто они знают друг друга очень давно, провели вместе не меньше пары сотен лет, каждый раз перерождаясь и умирая, соединенные в единое пламя.
Как же тогда было хорошо. Было. Пламя исчезает, словно его задул холодный северный ветер.
Шлюха томно стонет и открывает глаза, облизывает пересохшие губы, смотрит на открытую дверь и улыбается.
— Иди к нам, — с наслаждением выдыхает она и вновь срывается на протяжный стон.
Хоук оборачивается, смотрит черными глазами, но Андерс не собирается читать их, не собирается понимать, что в них таится. Он выходит, тихо закрывает за собой дверь и спешит уйти из «Висельника», где посетители продолжают гулять и распивать виски и пиво.
Какая нелепость.
Андерс пересекает накуренный зал, минуя столик с друзьями, бледный, потрясенный и отчаявшийся. В последний раз такой вид у него был, когда он чуть из-за Справедливости не убил девочку в катакомбах.
Никто не пытается его остановить, потому что никто не находит слов. Варрик массирует веки, Изабелла торопливо раскидывает карты в новую партию. Даже Мерриль теряет все свое дружелюбие, в глазах появляется тоска. Винстон просит еще выпивки, и все за столом погружаются в густое марево неприятных ощущений. Каждый знает, что произошло, и никто не знает, чем можно помочь.
И только Фенрис неожиданно резко встает из-за стола, бросает свои карты рубашками вниз. Без своих черных доспехов он выглядит не менее мрачно и жутко, и сейчас под поднятым воротом рубахи виднеются тонкие всполохи его татуировок. Эльф злится, при этом отчаянно и пылко.
— Фенрис, ты сейчас не в том месте, где можно спокойно сверкать своими узорами, — пытается осечь его Изабелла.
Но Фенрис даже головы к ней не поворачивает, отшатывается от стола, идет к лестнице, молнией взлетает на второй этаж. Он двигается так быстро и ловко, что компания за столом не сразу понимает, куда именно он направился.
— Быть беде! — только и может воскликнуть Варрик.
Фенрис безумным ураганом проносится по коридору, распахивает дверь в комнату Хоука. Шлюха уже поправляет на себе платье и, увидев разъяренного эльфа, скорее отходит к стенке. В полумраке рисунки на Фенрисе кажутся еще ярче, они просвечивают через ткань рубахи, мерцают на его сжатых кулаках.
Хоук, голый и ленивый, сидит на кровати и только с неохотой поднимает голову.
— Ты идиот! — рявкает Фенрис.
И он срывается с места быстро, как взмах легкого клинка. Его кулаки горят лириумом, и их удары становятся сокрушительней обычных. В Фенрисе таится страшная сила, и сейчас он выплескивает ее на Хоука, показывает свою оглушительную ярость.
Будь Хоук трезвым и не таким разморенным после секса, он бы среагировал гораздо лучше, а сейчас ему остается только свалиться на пол с кровати, как объемистый мешок. Шлюха вскрикивает в своем углу и выбегает из комнаты, но даже не думает звать на помощь.
Хоук чувствует, как рот наполняется кровью из-за двух выбитых сзади зубов, осколки которых впились во внутреннюю сторону щеки. Хоук сплевывает, встает на локти, пытается не быть настолько позорно растоптанным.
— Посмотри на себя, глупец! — продолжает греметь Фенрис. — Раньше ты ни одного удара бы не пропустил, даже самого хитрого и изощренного!
Хоук низко рычит, утирает окровавленные губы и метает озлобленный черный взгляд снизу вверх. Он собирается подняться, выпрямиться во весь рост и ответить ударом на удар. Вот только у Фенриса слишком большое преимущество. На его лице вырисовывается отвращение, тонкие лириумные линии полыхают на подбородке, делая из Фенриса светоч чистейшего гнева. Он подходит к валяющемуся Хоуку и ставит босую грязную ногу ему на плечо, давит, заставляя ткнуться обратно в пол.
— Выглядишь, как жалкий раб, — насмехается Фенрис. — Поднимайся!
Фенрис без особого труда отпрыгивает назад, минуя замашку Хоука, который попытался смахнуть со своего плеча ногу.
У двери слышится возня, чье-то ворчание, испуганный вздох. Значит, подоспела оставшаяся компания друзей, отлично.
— Фенрис, что ты делаешь! — восклицает Варрик и хочет пойти Хоуку на выручку, но Фенрис преграждает ему путь, вытягивает горящую лириумом руку.
— Нет! Как ты не понимаешь, что этому человеку не нужна помощь. Ни твоя, ни чья-то еще. Он предал того, кого клялся защищать больше и надежней нас всех. Ему плевать на тебя, Варрик! И на тебя, Изабелла! И на тебя, Мерриль!
Мерриль зажимает рот ладонью, и Изабелла приобнимает ее за плечи, а Варрику нечем крыть слова Фенриса, потому что Фенрис, гарлок всех задери, прав.
Хоук тяжело переваливается на спину, затем садится, чуть накреняется вбок, потому что в голове мутится от выпитого. И, кажется, что он вообще не осознает того, что происходит. Понимает ли, что Андерс застукал его? Ощущает ли боль от удара?
— Ему пытались помочь, — жестко продолжает Фенрис. — Но дело в том, что он не хочет, чтобы ему помогали. Ему нравится валяться в этой грязи, быть на самом дне! — Фенрис оборачивается к Хоуку, садится перед ним на корточки: — Я не защищаю Андерса, я хочу избить тебя до полусмерти за предательство. Ты всех нас в чем-то предал.
Хоук смотрит на него исподлобья, и его лицо становится яснее, взбучка явно отрезвила его, и мыслить он начинает лучше.
— Так вот как вы мне все здесь благодарны? — хрипит он, поднимается медленно и тяжело, пытается найти свои штаны.
Фенрис выпрямляется, как спущенная пружина.
— Мы пытались тебе помочь в ответ, но разве ты слушаешь? — возражает Варрик, который тоже больше не может держать при себе свои мысли.
— Он не хочет, чтобы мы видели его таким слабым, — шепчет Мерриль, и после ее слов воцаряется тишина.
Хоук, надевая штаны, дергает плечом. Этот жест знают все — Гаррет раздражен и загнан в угол.
— Идем, котенок, — мягко говорит Изабелла и уводит Мерриль, не выпуская из ладоней ее хрупких плеч.
— Он видел тебя, Хоук. И перед ним ты в еще большем дерьме, чем перед нами, — напоследок бросает Фенрис и идет за Изабеллой и Мерриль.
Варрик еще несколько секунд буравит взглядом широкую спину Хоука, надеясь, что он скажет хоть что-нибудь, но в комнате стоит тишина, лишь шуршит одежда, в которую Хоук пытается залезть. Поэтому Варрику ничего не остается, кроме как пойти за друзьями.
Оставшись в темноте и одиночестве, Гаррет бессильно опускается на кровать.

***

Гаррету кажется, что он однажды споткнулся на вершине гигантской горы, и катится с нее безумно медленно, ощущает каждый выступ, каждый бугор. Ничто и никто не может его остановить, и ему остается лишь ждать смертельной встречи с каменным подножьем. Он разобьется, разлетится в миллионы кровавых брызг. Его больше не станет ни здесь, ни где-то еще.
И сначала собственное падение кажется Гаррету нелепой случайностью, он же всегда был на высоте: гордость отца, пример для брата, защитник сестры, опора матери, надежда для друзей, несокрушимая сила для Кирквола. Видимо, кто-то неудачно пошутил.
Гаррет густо намыливает щеки, пена плотно ложится на изрядно отросшую бороду. Нужно привести себя в порядок, нужно замедлить свою длительное падение, если не получается его остановить. Гаррет снимает ножом пену вместе с жесткими черными волосами, омывает лицо, массирует веки. Под глазами все еще лежат почти черные круги недосыпа, зато кожа уже не такого болезненного желтоватого оттенка.
В особняке стоит непривычная тишина, и даже мабари старается не дышать так громко, как обычно. Бодан каждый раз опускает голову, Сэндал отворачивается, а Орана не выходит из кухни, старается вообще не показываться Хоуку. Теперь его все избегают и боятся, особенно после того, как он по пьяной лавочке разворотил всю свою спальню, разломал двери шкафа кинжалами, снес навес над кроватью, уронил свечи и чуть не спалил весь дом.
Хоук смутно помнит, что вытворял, помнит только, что яркое солнце слепило ему глаза, когда он выбирался из дома по заданию Миирина. И помнит, как хорошенько получил по зубам от Фенриса.
Тумаков можно было ожидать от кого угодно, но только не от Фенриса. Казалось, что ему и дела нет до того, что происходит с Хоуком. Гаррет всегда знал, как справляться со своими проблемами, и Фенрис не лез со своими советами. Наверное, он полагал, что у Хоука все под контролем. В итоге оказалось, что у Хоука вообще нет контроля, он его давно потерял, и Фенрис, разочарованный и потрясенный, не нашел лучшего способа показать свое смятение, чем хорошенько вдарить по зубам.
Хоук одевается в чистую одежду, крепит кинжалы к ремню и выходит из особняка вполне осознанно и трезво, чего с ним не бывало уже месяца два точно. Никакого тумана в голове, и руки не трясутся. Удивительное чувство бодрости.
Хоук идет прямиком в «Висельник», но на этот раз не с целью хорошенько набраться, а поговорить с Варриком. Варрик встречает его холодной улыбкой и делает вид, что весь в делах, поэтому, Хоук, давай быстрей.
— За выпивку я больше не плачу, — предупреждает Варрик, смотря на Хоука снизу вверх с явной злой насмешкой.
— Что твои люди говорят об Андерсе? Я ходил в лечебницу, но не нашел его там, — со вздохом говорит Хоук.
— Значит, ты плохо искал, — фыркает Варрик, возвращаясь к свиткам на своем столе.
— Варрик, я всего лишь задал вопрос, — напирает Хоук.
— Ты болван, Хоук. И идиот, — раздражается Варрик. — Фенрис был прав тогда, ты полный идиот. Знаешь, скольких трудов мне стоило за тобой говно убирать, Мистер Спаситель Всех и Вся? Ты Защитник, Гаррет, и я ношусь с твоим мусором, как с мешками золота, чтобы люди не думали о тебе плохо. — Варрик в чувствах отшвыривает от себя кипу свитков и бумаг. — Тебе тяжело, я понимаю. Свалилось многое, и ты имеешь право на срыв, но, гарлок насри мне в ботинок, не до такой же степени! Ты шлюху трахал на глазах Андерса!
Хоук дергает плечом, сжимает зубы, но сносит оскорбления и правду, потому что знает, что это заслужил.
— Я только хочу узнать, все ли в порядке с Андерсом.
— Нет, с ним не все в порядке, потому что он застукал тебя со шлюхой.
— Где он? — чеканит Хоук.
Варрик только качает головой, откидывается на спинку своего крепкого широкого стула. Он явно размышляет над тем, стоит ли говорить Хоуку о том, где сейчас находится Андерс.
— Я заплачу, — дожимает свое Хоук.
— В задницу себе засунь свои деньги, — оскорбляется Варрик.
— Тогда что мне для тебя сделать? Я пытаюсь все исправить!
Варрик напряженно молчит еще минуту, после с неохотой говорит:
— Через Рваный берег он пошел к морю, сказал, что хочет побыть один. Конкретное место мне не известно.
— Спасибо, — искренне благодарит Хоук и уходит, потому что совсем не хочет больше испытывать терпение Варрика.
Да, Гаррет, ну ты и накосячил, думает про себя Хоук по пути в особняк. Нужно собраться в поход. Андерс не должен оставаться один.

***

Хоук не тратит время на сборы, сует в заплечный мешок плащ, бурдюк с водой, хлеба и вяленого мяса. Он не может точно сказать, сколько проведет в пути, потому что Андерс умеет прятаться. Найти его будет крайне сложно, потому что Андерс не оставляет следов. Почти не оставляет. Его следы может прочесть только Хоук.
Гаррет выходит на рассвете и уже к полудню оказывается на рваном берегу. Здесь невероятно хорошо дышится, нет затхлости Нижнего города, вони порта и Клоаки, нет отдушины от фимиама церкви и сладких духов богатых барышень. Солнце белым пятном пульсирует на чистом небе, и жар его лучей разбавляется легким бризом.
Хоук ощущает неясное облегчение, будто бы давний груз сваливается с его опущенных плеч, и он может воспрянуть, выпрямиться во всю стать и идти дальше. Падение, которое он начал несколько месяцев назад, затормаживается, словно кто-то взмахом руки приостанавливает время и не позволяет грузу расшибиться в лепешку об острые камни.
Но после минутного покоя Хоук снова ощущает тяжеленную ношу, что тянет его к земле. Он чувствует себя деревом, которое пытается согнуть ужасающей силы ветер, в поле. Все листья уже унесло, голая кора идет трещинами и чернеет от холода, только мощные корни продолжают отчаянно впиваться в землю. Хоук не мог даже предположить, что когда-нибудь станет предателем. Андерс. Хоук предал самого дорогого ему человека, единственного, кто у него остался. Умер отец, брат, сестра стала заложницей Круга, мать убил сумасшедший малефикар. Жизнь смешалась всеми красками, стала похожа на несуразную картину, на которую выплеснули воду, и вот вся тушь стекает на пол.
Хоук не помнит, как оказался в постели со шлюхой. Тот вечер вспыхивает неясными картинками, и, кажется, у девушки были золотые волосы, убранные в хвост. От этого становится еще гаже, ведь Хоук не может исключать того, что по пьяной лавочке перепутал Андерса с бабой, только уже в постели не было сил отказать и выпутаться из тонких рук, оторваться от красных из-за вина губ. Но Хоук отчетливо помнит удары Фенриса, его кулаки, быстрые и острые, как укусы змеи. Его лириумные татуировки горели в полутьме и обжигали кожу, делая удары еще более сокрушительными.
Слова о предательстве до сих пор прокручиваются в голове, они застряли в мозгу, сидят крепко, как глубокие занозы. Хоуку тошно от самого себя.
Но соленый ветер с моря невидимой ласковой рукой перебирает волосы, теплое солнце касается бледных щек. Становится жарко, и Хоук чувствует себя по-настоящему живым. Он больше не барахтается в мутной воде, не путается в собственных мыслях, различает стороны света, понимает, что сейчас день, а не ночь. Он радуется тому, что ощущает себя здоровым и бодрым, он испытывает жажду, ему жарко, и пот уже впитался в плотную ткань под кожаными ремнями. Чувствуется вес стальных наплечников, наколенников и тонкой кольчужной вязи. Звучит слабое пение собственных кинжалов за спиной. Они поют приятно и ненавязчиво, готовятся в любой момент лечь в руку и рассечь для своего хозяина несколько разбойничьих шкур.
Как же приятно жить и видеть свет.

***

Найти Андерса — не трудно. Он привык дурить храмовников, а не того, кого очень сильно любит. Хоук слишком хорошо его знает, успел изучить привычки и повадки, ему известно о страсти Андерса к собирательству трав. Андерса хлебом не корми, только выпусти за черту города выкапывать всякие корешки и обрывать цветы с кустов, а уж какой восторг у него вызывает редкий глубинный гриб… И, конечно, в своем отшельничестве Андерс точно не может заставить себя пройти мимо веретенки, ромашки или зверобоя.
Следы еле-еле различимы, почти незаметны, но Хоук опытный следопыт. Он сразу замечает аккуратно срезанные листья со стебля, дальше, по тропинке на восток, кое-где слегка примята трава — Андерс явно пробирался к дикой яблоне, чтобы нарвать плодов. Хоук лишь качает головой: Андерс неисправим в своих привычках.
К вечеру Хоук находит лагерь Андерса. Целитель ушел далеко на восток, в сторону Оствика, остановился в небольшом заливе. Судя по всему, тут раньше была гавань, но случилось цунами, которое снесло все прибрежные постройки, сейчас здесь есть только четыре быка в воде от пристани, несколько сараев в десятке ярдах от береговой линии, уже заросли вьюнами и широколистными каштанами. Хорошее место, ничего не скажешь, но не такое уж секретное. Андерс явно хотел, чтобы Хоук его нашел. Помучился в походе, но все же нашел.
Место красивое, даже сказочное, вода здесь чистая, прозрачная, на мели виднеется золотой песок, волны с шумом набегают на берег, пенятся, выносят разноцветные ракушки и редкие камушки. Зелено-серые утесы обнимают кусочек моря с обеих сторон, с берега они кажутся могучими каменными руками, которые пытаются зачерпнуть больше воды. И за утесами, прямо над горизонтом, горит огромное красное солнце, собирается уйти за черту моря, забрав с собой весь дневной свет.
Хоук проходит вперед, идет вдоль пляжа, не скрывая своего присутствия. Андерс сидит на траве перед полуразвалившемся домиком, чистит рыбу ножом. На нем только рубаха с закатанными рукавами и льняные штаны, мокрые по колено, волосы привычно забраны в тугой хвост, щетина стала гуще, уже переходит в солидную бороду. Андерс долго не замечает Хоука, не слышит его тихих шагов. Удивительно, как идеально Хоук владеет своим массивным, крупным телом: он движется необычайно мягко, на нем не звенит ни одна металлическая пластина доспеха, не скрепит ни одна кожаная пряжка.
Хоук позволяет Андерсу заметить себя и выдыхает, стаскивает с плеча мешок и начинает снимать тяжелые наплечники. Андерс замирает всего на секунду, поднимает голову, и лицо его — именно сейчас Хоук видит его, отчетливо видит, до мельчайших деталей, — равнодушное, отрешенное, будто нет никакого Хоука, будто Андерс обратился к привычными морскому бризу. Андерс проводит темными глазами по Хоуку, молчит, не говорит ничего, опускает голову и продолжает сосредоточенно счищать с рыбы чешую. Чешуйки мелкими блестками летят на траву, сверкают, играют в закатных лучах солнца. Не следует ни гневной речи, ни показательного ухода, ни одной колкой, обидной фразы. А ведь Хоук готовился к буре, ожидал, что придется уворачиваться от магических огненных шаров. Но все оказалось гораздо хуже: Андерс делает вид, что Хоука здесь нет. Лучше правда бы ледышкой или огнем швырнул. Хоук даже Справедливости бы порадовался, но секунды летят вместе с рыбными чешуйками, перетекают в минуту, и по берегу раскатывается шум волн.
Хоук только губы кривит от досады, разворачивает свой плащ, расстилает на земле, начинает готовить место для костра. С Андерсом беседы сегодня явно не выйдет, так что нужно готовиться ко сну. Хоук разводит костер, на ужин планирует доесть свои запасы, а Андерс же, закончив с рыбой, уходит в дом.
Ночь начинается с тишины. С нее же начинается и утро.
Под шум волн спится замечательно, а просыпаться под золотым солнечным светом — одно удовольствие. Хоук, лениво позевывая, открывает глаза, и недалеко от него проходит Андерс. Он шагает бодро и быстро, разминает плечи, шею, и Хоук сразу решает, что пришел нужный момент для разговора. Он откидывает плащ, подымается на ноги и идет следом за Андерсом. Тот распускает волосы из хвоста, подставляет лицо мягкому бризу.
— Андерс, — зовет его Хоук.
Он подходит близко, уверенно, вот только Андерс умело ускользает от его рук, и он кажется водой, что утекает сквозь пальцы.
— Андерс, — настойчиво повторяет Хоук и шагает следом.
Андерс бросает на него короткий взгляд через плечо и спрашивает:
— Зачем ты пришел?
Хоук хмурится, пытается обогнать Андерса, остановить его.
— Поговорить и забрать тебя домой.
— Ты лучше сеть на быках проверь.
— Чего?
— Сеть. На быках. Проверь ее.
Андерс спокойно вышагивает по прохладному песку босиком, даже слегка улыбается. Он любит утро, любит подниматься с рассветом, встречать новый день. Его всегда очаровывала легкая сонливость и леность в теле, так приятно размяться утром, найти гармонию со своими магическими силами и окунуться в привычные заботы.
Андерс массирует то одно плечо, то другое, затем делает простые гимнастические упражнения, и волны набегают на его босые ноги, оставляют пену на штанах. А Хоук мается рядом, изводится. Какое ему ж тут радостное утро на тихом берегу моря!
Ладно, сам виноват, дубина еловая. Хоук хмурится, стягивает с ног сапоги, затем штаны, прет на волны в одной рубахе, храбро и отчаянно пробирается к сетям, что расставлены между быков, на которых раньше тянулась пристань. Андерс бывает очень мстительным и хитрым, он прекрасно знает, что вода Хоуку не добрая подруга. Плавать он умеет, но все равно чувствует себя в воде беспомощным и нелепым, походит на глупого щенка, которого бросили барахтаться в пруду.
Волны сегодня неспокойные, не ровен час, как ветер принесет грозовые тучи. Хоук заходит по грудь, гребет руками к быкам, а волнующееся море толкает его к берегу, плещет в лицо, и Хоук чувствует, как все внутри закипает от злости. Очередная сильная волна отрывает его ноги от дна, поднимает вверх, затем накрывает с головой и толкает к берегу. С яростными проклятиями Хоук кувыркается в воде, бьет воду руками, подымается на ноги будучи на мели. Его отнесло от быков назад, и Хоук не понимает, какая рыба может быть в сетях при таком море! Он совершенно не смыслит в рыбной ловле, знать не знает законов моря, потому что земля ему ближе. Вот где он чувствует себя прекрасно! Охота, песок, грязь, леса — его место обитания, а не эти чертовы воды, которые явно ему не рады.
Злющий, как архидемон, Хоук оборачивается к Андерсу, а тот беззаботно продолжает тянуть руки к небу, и усилившийся ветер треплет его рубаху, которая обтягивает гибкое тело, задирается на животе, оголяя молочную кожу. Заглядевшись, Хоук получает волну в лицо, яростно отфыркивается и совершает еще одну попытку добраться до быков.
Андерс точно издевается. С другой стороны, нечего было бухать и свой хрен вставлять, куда не следует. Хоук чувствует, что несколько следующих дней станут для него адом.

***

Хоук никогда серьезно не ругался с Андерсом. Бывали, конечно, склоки из-за носков не в том месте и грязных следов лап мабари на постели. Ничего особенного, такое бывает у всех. В остальном Андерс оказался очень чутким, непревзойденным тактиком в отношениях. Хоук даже не отрицает, что Андерс сотни или даже тысячи раз шел на компромиссы, чтобы избежать глобальной ссоры, при этом он не ощущал себя угнетенным или подавленным. Он искренне считает, что поступает правильно: лучше лишний раз промолчать, отвлечься и дать эмоциональному Хоуку покидать стулья в стену без комментариев, чем вступать в горячую дискуссию, результат которой трудно предсказать. Из всего этого следует, что Андерс — чудо, а не человек.
Вниманию к деталям и бережливости его явно выучил Круг. Там нельзя было лишний раз раскидываться хорошими отношениями, а к другу следовало проявлять терпимость, ведь, черт возьми, все они здесь в одной цепи, в одной упряжке, и нужно держаться вместе, а не разбегаться в разные стороны, как бешеные собаки после драки.
Андерс знает цену любви и отношениям. Он так упорно предостерегал Хоука, что может разбить ему сердце, что не стоит ему связываться с одержимым магом, а в итоге оказалось, что это Андерса следовало предупреждать о том, что это он связывается с тем еще уродом.
Короче говоря, проблем у Хоука огромная куча. Одна из них заключается в том, что Хоук совершенно не знает, как может обижаться и злиться Андерс. За все то время, что они знают друг друга, Хоук ни разу не видел Андерса в ярости, исключая те моменты, когда появлялся Справедливость. Но то дух, а вот Андерс, кажется, вообще не способен на обиду.
Оказалось, что Хоук сильно ошибается. Андерс умеет обижаться и делает это так изыскано, что Хоук каждый раз ощущает себя ткнутым мордой в грязь.
Барахтаньем в море дело не закончилось. Хоук тратит ужасно много времени на борьбу с волнами, вытаскивает сети, вытряхивает пару рыбешек на берег, путается в неводе, снова ругается. Назад сети он уже не расставляет, погода неспокойная, и их может порвать или смыть. Кое-как развесив сети на ветвях дерева, Хоук не успевает даже воду из ушей вытрясти, как Андерс вручает ему корзину с кучей разных бутонов и серьезно велит разложить свежие цветки по цветам. Конечно же, в любое другое время Хоук послал бы его к гарлокам, но он тут виноватая собака, вот и получай шишки на голову.
— Что смотришь? — холодно интересуется Андерс. — Начинай, вечером мне нужно будет делать отвары.
И уходит со скудными рыбешками в дом. Хоук скрипит зубами, берет корзину и идет вглубь берега, усаживается на свой плащ и начинает работу. Лиловый мелкий к лиловому мелкому (кажется, это шиповник), синий к синему (что за растение такое?), желтый к желтому, или это оранжевый? Хоук сосредотачивается всерьез, разгребает бутоны, старается их не помять, и кожу холодит порывистый ветер. Сначала немного зябко, потом голая кожа обсыхает, следом за ней и рубаха перестает липнуть к спине и груди. Голые пятки упираются в колючую траву, кажется, какой-то жучок вздумал забраться на ногу и проползти до самой коленки.
Хоук резко переводит сосредоточенный взгляд на нижнюю и неприкрытую часть своего тело и подскакивает, как пчелой ужаленный. Эмиссар всех покарай, штаны с сапогами остались у воды! Хоук несется к волнующемуся морю, пробегает по линии берега, наступает на расколотую ракушку, ругается цветастей пьяных шахтеров в Костяной Яме, ставит ладонь козырьком и осматривает просторы. Ни штанов, ни сапогов. Горизонт чернеет от предстоящей грозы, волны поднимаются все сильней, они все дальше забегают на берег, и нет уже никаких шансов отыскать одежду.
Без штанов еще прожить можно, потому что есть запасные, но сапоги! Они были самыми любимыми, удобными, сидели на ногах, как родные. Хоук и руны на них нанес не так давно, а теперь все пропало. Нет больше любимых сапог.
Хоук, раздраженный и возбужденный, возвращается к чертовой корзине с цветами. Да только он подскочил так шустро от своей мысли о штанах и сапогах, что не спрятал уже разложенные цветы и саму корзину от ветра. А ветер становится все сильней, и он с легкостью несколько минут назад толкнул корзину и разметал разноцветные бутоны. Теперь стоянка Хоука больше напоминает милую полянку с картин мечтательной Мерриль.
Хоук испытывает острое желание немедленно схватиться за волосы и заорать от ярости во все горло. Кажется, что Андерс прогадал все наперед: и эту чертову сеть с рыбой, и потерю штанов с сапогами, и неудачу с корзиной. Он точно знал и сделал все специально!
Из своей сумки Хоук выдергивает запасные штаны, яростно влезает в них и широким шагом направляется к домику Андерса. В нем горит желание открыть дверь с ноги, но он сдерживается и просто толкает ее плечом. Да только дверь открывается на себя, и Хоук чуть не вырывает ее вместе с петлями, доведенный уже до трясучки.
Андерс, спокойный, как вода в озере погожим деньком, неспешно перебирает страницы книги. От нее он не отрывается, только меланхолично спрашивает:
— Неужели все?
— Смешно тебе, да? — взрывается Хоук.
Стоит скалой среди обветшалых стен коридора, кажется, что вот-вот станет выше, сильней, пробьет собой крышу, разрушит все строение разом и отбросит Андерса прямо в предгрозовое чернеющее море. Но это иллюзия. Ничего Хоук не сможет сделать, поэтому Андерс лишь переворачивает страницу.
— Разве похоже, что я смеюсь?
— Мучить меня вздумал, да? В воду загнал, цветы эти дурацкие посадил разбирать! Да их ветром разнесло, пока я за сапогами и штанами своими бегал, ясно тебе? — сокрушается Хоук, ходит от стенки к стенке, пятками босыми топает. — Неужели так трудно поговорить со мной?
Андерс захлопывает книгу, кидает ее на стол, поворачивается к Хоуку и складывает руки на груди.
— То есть, сейчас ты обвиняешь меня в том, что сам не смог справиться с элементарным делом, как распределение бутонов по цвету? Или в том, что ты штаны свои с сапогами посеял? — вкрадчиво интересуется Андерс, вскидывая бровь. — Может, еще обвинишь меня в том, что ты шлюху трахнул по пьяной лавочке? Давай, скажи, что я магией вливал в тебя спиртное и сам подтолкнул тебя к койке.
Хоук весь сереет, внутри еще бьется пылкая яркость, но по хребту уже ползет липкий стыд. Вот-вот, гляди, подступится к шее и обвернет хвостом змеиным.
— Андерс… Да не так все, ясно тебе?
— Или ты злишься сейчас и срываешься, потому что выпить хочется? — дожимает свое Андерс.
— Нет же! — огрызается Хоук. — Все не так!
Андерс поднимается, чуть ли не по дуге обходит Хоука и распахивает дверь.
— Уходи, немедленно. Я дал тебе сегодня шанс сделать что-то хорошее, но ты и это умудрился просрать.
— Андерс, послушай, — подступает Хоук, хочет взять за ладони, обнять их своими пальцами, но Андерс отдергивает руки. — Я за тобой шел, чтобы прощение вымаливать, чтобы забрать тебя домой.
Глаза Андерса совсем холодеют, становятся чуть ли не черными.
— Хоук, которого я знал раньше, сам бы полез за той сетью в море. И взялся бы за эти цветы, сопел бы, но перебирал, чтобы показать, как сильно я ему дорог, потому что словами не может этого сказать, — Андерс изо всех сил старается держать тон голоса ровным, но в один из моментов он все же натужно дергается от волнения, и во рту у Хоука пересыхает, потому что знает, как сейчас Андерсу больно. — А сейчас ты взбесился из-за несчастной морской волны в лицо? Или из-за того, что цветочки помял, или что ты там с ними сделал? Ох, Создатель, Гаррет, а ты действительно хочешь, чтобы я назад вернулся?
— Андерс, да не так все!
Хоук снова пытается схватить Андерса руками, но тот уворачивается и отходит к сундуку, который стоит у дальней стенки комнаты, рядом со спальным местом.
— Сапоги твои у меня, — тихо говорит Андерс. — Хотел сразу отдать, но зачитался. Забирай.
Андерс бросает пару сапог Хоук, следом отшвыривает и штаны.
— Уходи теперь.
Хоук ловит свои любимые сапоги, а вот штаны падают на пол. Ну и гарлок с ними.
— Уходи! — со всей злостью выкрикивает Андерс.
В окна ударяет секундная яркая вспышка, прямо над крышей разносится гром, и через несколько мгновений доносится шум сильного дождя.
—Твои цветы! — восклицает Хоук.
Он откидывает от себя сапоги и вылетает в дождь, Андерс дергается за ним, но заставляет себя остаться на пороге. Хоук мечется между каплями дождя, хватает корзинку, которую прибило к дереву, накрывает ее своим плащом, как волчок крутится по клочку земли, собирая разлетевшиеся по сырой земле бутоны.
Море шумит и вздымается, пеной налетает на берег, разбивается на сотни брызг, а небо совсем темное, нависает грузно, клубится черными тучами, только освещается молниями и сотрясается громом. Андерсу жутко и нервно, он потирает озябшие плечи, пытается разглядеть Хоука в плотной стене дождя, а тот, наплевав на бурю, собирает растерянные цветы.
Он возвращается к Андерсу через несколько минут, протягивает ему корзину под мокрым плащом.
— Оружие оставил, я сейчас! — кричит он через шум непогоды.
И Андерсу бы сказать, что не пустит в дом, пусть Хоук ищет себе укрытие в другом месте, да только разве может он?

продолжение в комментариях

@темы: dragon age, написал? теперь сожги!, манифесты котиков

---

давно уже не сидела со своими мелкими братьями.
они сейчас спят так сладко, сопят в свои подушки. а я отчетливо помню их еще совсем мелкими, их двоих можно было без труда держать на руках, вот такие они были мелкие и хилые, а сейчас уже мне почти по бедро, носятся быстрей белок и разрушают все кругом.
лапушки.

---

Civil war

вчера сходили на Гражданку.
я до последнего не поддерживала ни ту, ни другую сторону. а это модненько!
после фильма я много думала о персонажах и о том, что между ними произошло. кстати, фильм мне понравился, гораздо интересней последних Мстителей, а какие сцены боя и спецэффекты!
визуализация мне зашла. зашел и легкий юмор.
так вот. теперь о самом главном.

спойлеры

в первой половине фильма я искренне не понимала Стива. казалось, что с подписанием этого договора он ломается, как девчонка. словно ему говорят пригласить воооон ту красотку на танец, и Стив сразу миленько краснеет и тихонечко отвечает: "ну что вы, не могу я так сразу!"
да, в договоре есть логика, ведь любой спецотряд всегда кем-то регулируется. любая армия имеет группу специально обученных людей, которую спускают с цепи в случае необходимости.
как оказалось потом, поговорка "тише едешь, дальше будешь" вполне описывает позицию Стива.
казалось, что он ведет себя иррационально и глупо, нелогично и абсурдно, ведь он своими глазами видел, как Ванда не справилась со своей силой и нахуй разрушила здание.
и только со временем стало ясно, что слова Стива "нами будут управлять люди, чье мнение переменчиво" целиком оправдали себя.
когда Тони толкал свои идеи, Стив пытался предотвратит реально существующую проблему. и мне понравилось, что конфликт возник не сколько из-за Баки, не на почве того, что его нельзя отдавать под суд. то есть, Стив не бросался грудью на амбразуру, чтобы оградить Баки от всего на свете. он начал действовать по причине собственной интуиции, из-за своей чуйки на отсутствие справедливости в тот или иной момент. он понял, что ситуация гораздо сложней и имеет двойное дно, что Баки не может быть причастен к взрыву в Вене (Вена же была, да?), и не потому, что Баки был заебатым другом и "он бы никогда!!", а потому что его причастность не имеет смысла.
Тони меня убил и вызвал колоссальное отвращение. я никогда не была его особым фанатом, есть и есть, я к нему равнодушна. но здесь он показал себя самовлюбленным уродом.
я не люблю персонажей, мнение которых зависит от настроения/эмоций.
с самых первых минут нам показали его крайне недовольным и смурным, идет пояснение, что его отношения с Пеппер закончились. и вот на волне своих душевных пиздостраданий он упирается рогом в этот кодекс и парирует тем, что он свой железный костюмчик уже давно не носил. тот рассказ женщины о своем погибшем сыне в Заковии лично на него не произвел никакого впечатления, этот рассказ стал для него инструментом давления на остальных.
Тони начал всех прижимать ногтем и давить этим сраным кодексом просто потому, что ему грустно, что он, видите ли, страдает.
по его мнению, Ванда, которая грызет себя из-за того, что по нелепой случайности запустила фаерболл в здание, должна сидеть дома, а все остальные - гребаные преступники.
Тони своими глазами видел, как может бессознательно действовать Баки, он видел, что из Баки сделали зомби, чертову машину, которая активируется набором слов. это чудовищно, это ужасно, это бесчеловечно. и Тони видел, что Баки только оружие, он не владеет собой, его лишили выбора, и тем не менее Тони признает его преступником, говорит "ну, отправим его в психушку, почистим ему мозги".
так вот. действия Баки были бессознательными, по щелчку пальцем, по приказу хозяина. когда же Тони увидел запись с убийством своих родителей, он снова стал зависим от собственных эмоций. Тони, а ты на секундочку, пытаешься управлять людьми, ты лидер, и ты априори не имеешь право на подобные затмения.
да, тяжело видеть, как убивают родителей, да, испытать боль от потери еще раз - ужасно. но Тони не имел права кидаться на Баки. Баки - жертва, а у Тони был выбор, и он выбрал убийство.
Тони собирался совершить самосуд, так чем, в таком случае, он лучше Ванды или того же Баки? поступок Ванды не имел злого умысла, она наоборот старается спасать и помогать. Баки же мозги жарили и взбивали семьдесят лет, он не имел личности, находился в отключке.
Тони же решил просто убить. молодец, мужик, отличный выбор и где же все твои громкие слова о том, что все должны быть под контролем? сам себя отконтролировать не хочешь, нет? выходит, что это тебя в психушке надо лечить первым делом, потому что, ебаный в рот, тебе нужно контролировать себя прежде чем рваться в лидеры и диктовать свои правила и условия.
кстати, что до избиения несчастного Тони, то Баки защищался, Тони сорвался и бросился на него с прямой целью убить, а Баки защищался, он пытался уйти. из этого следует, что прямой целью Баки и Стива было не забить Тони в ответ, а уйти от него, спастись.
и меня просто покоробило то, что Тони возмущается тем, что Стив защищает Баки, называет его своим другом, хотя сам Тони ни на грамм не доверяет Стиву. момент, когда Тони остался без маски, а Стив поднял над ним щит, Тони прикрылся руками, думая, что Кэп размозжит ему голову . блять. просто блять.
Тони никогда не доверял Стиву, хотя ему прекрасно известно, что Стив всегда идет малой кровью, он не допустит лишнего кровопролития и уж точно не убьет друга, даже если дружбы уже и нет.
и, знаете, что бесит больше всего? а бесит то, что при всей своей ебанутости и эгоцентричности Тони все равно остался в шоколаде и даже получил от Стива письмо с невероятно важными и теплыми словами.
я все.

@темы: мармеладонька и сахарок, Captain America: Civil War

---

 Ivo предложила мне одну интересную игру: мы обмениваемся пейрингами и фразами и пишем на этой основе драбблы.
Ив написала просто потрясающий текст на задание "Андерс/ж!Хоук, "какая вкусная выпечка"".
я не могу не поделиться. вот просто не могу.
~500 слов
Единственный часовой, выставленный бандой на подходе к логову, издает едва слышный булькающий звук и оседает на землю - болт, посланный Бьянкой, торчит из его гортани, будто изысканное украшение, оперение болта запачкано кровью. Варрик, хмыкнув, показывает Мариам большой палец и обгоняет отряд, двигаясь по горному перевалу с проворством, кажущимся почти неестественным для гнома. Изабелла скользит в тени, прячась за мшистыми валунами - Андерс знает, что она есть, знает, что клинки ее обнажены и готовы к бою, но не видит ее, и не увидит до тех пор, пока та не выберет себе жертву, обрушиваясь на нее со всей безжалостностью. Сам Андерс остается у Мариам за спиной, немного - не больше пяти шагов - позади; следы ее сапог едва отпечатываются на тонком слое пыли, Андерс ступает ровно по ним, не отклоняясь, точно в этом есть особый, понятный только ему смысл.
Их должно быть десять - так им сказали - контрабандистов, промышляющих лириумом, но то ли осведомители Авелин умеют считать, только загибая пальцы, то ли дозорный на подступах был лишь временной удачей.
...широкое лезвие меча Хоук, начищенное речным песком до блеска, золотящееся в солнечном свете, описывает длинные дуги, нанося удары, и Андерс следит за каждым, сам оставаясь в стороне, в любую секунду готовый прийти на помощь. По правде говоря, Андерс чувствует себя так, словно одна рука у него привязана к поясу - ни размахнуться толком, ни ударить - все вполсилы, вполглаза, в полглотка; огненный шар алым яблоком срывается с пальцев, а пальцы второй руки уже сами собой складываются в жесте исцеления - пока незачем, но на случай, если вдруг... складываются и расплетаются вновь - рано. Вскрик Изабеллы - горловой, испуганный - заставляет его отвлечься и, когда Андерс, чувствующий абсурдное, нелогичное раздражение на эту заминку, снова ищет глазами Хоук, то находит ее лежащей навзничь, кажется, за секунду до того, как клинок противника опустится прямиком на ее обнажившуюся шею. Они бьют одновременно - Андерс, посылающий молнию быстрее, чем успевает выдохнуть, и сама Хоук, чей кинжал уже торчит, по самую рукоять погруженный в едва прикрытый кожанкой бок - мир, для Андерса почти уже схлопнувшийся, точно пустая сломанная шкатулка, вновь расцветает красками. Черный, голубой, пурпурный - все плывет перед глазами, Андерс ударяет посохом будто даже нехотя, сбивая кого-то с ног; в двадцати шагах от него Хоук поднимает с земли запыленный меч.
...после, в ожидании, пока Варрик справится с каким-то особенно сложным замком ("Тевинтерский тройной!" - с уважением говорит он, берясь за отмычки), Хоук устраивается прямо на столе, за которым, судя по всему, еще недавно шла жаркая партия в кости, так и оставшаяся неоконченной. Андерс стоит напротив, пальцы его сжимают посох с силой почти фанатичной, он не отводит взгляда, когда Хоук берет с тарелки кусок пышной белой булки, кем-то надкусанный даже, и, смяв в грязном кулаке, целиком отправляет в рот. Костяшки ее пальцев ободраны до мяса, от виска к щеке змеится бурая дорожка засохшей крови. Она дожевывает хлебный мякиш, ничуть не смущаясь, и Андерс видит пару сухих крошек над ее верхней губой.
- Какая сладкая здесь выпечка, а, - Хоук ухмыляется и облизывается быстро, точно кошка, украдкой урвавшая кусок пожирнее.
Андерсу хочется ударить ее еще сильнее, чем поцеловать.

@темы: dragon age, манифесты котиков

---

---

сейчас резко стало очень больно.
я считаю совершенно ужасным и несправедливым тот факт, что у Стива когда-то отобрали Баки.
я все сначала думала, что Тони прав, предлагая кодекс, который будет регулировать мутантов, солдатов и тд, и тп. он человек нового века, где нужно создавать и писать сотни бумаг, где нужно все и вся контролировать через все возможные источники.
на Баки катят бочку, и Тони мог бы нанять самого лучшего адвоката, благодаря которому Баки могли бы легко оправдать в суде, выпустить.
но Стив к этому моменту уже отчаянно ебанут. до вечно болящей головы, до трясучки, до желания стены грызть. он реально ебанулся.
по его и так болезненному чувству долга проехались многотонным катком. когда, сука, у тебя в жизни есть всего один человек, который понимал тебя всегда, то ты на нем фиксируешься, вся твоя гребанная жизнь сводится именно к нему.
и вот твой центр вселенной у тебя отнимают. пришли какие-то ебанаты со своей гидрой и отняли у тебя твой маяк в темноте.
а потом твой центр возвращается, маяк горит. и пускай свет этого маяка горит с перебоями, пускай твой центр вселенной ебашится от стенки к стенке, вызывая цунами и бури, но все это, блять, твое.
Стив отчаянно пытается защитить свое. его центр к нему вернулся, и пускай Стив вертится, как мячик для пинг-понга на ракетке, вместе с ним, но он не сможет пересилить магнетизм того, на чем уже давным давно зафиксировался.
это примерно тоже самое, что идти в питомник за собакой, а по пути встретить своего давно потерянного пса. он одичал, он рычит, хочет укусить, но с ним связаны совсем другие воспоминания, он некогда охранял дом, дремал в ногах, смотрел на хозяина, как на божество. и человеку уже плевать на то, что он шел в питомник, он встретил свою потерянную собаку, и пускай она за пальцы хочет цапнуть, человеку долг и любовь не позволяют ее оставить, потому что он сам был привязан к этому существу. зачем теперь ему новая собака, когда нашлась прежняя, пускай она теперь уже никуда не пойдет, но он будет приходить на ее место и оставлять корм.
почему Тони больше не друг?
потому что он не центр вселенной. и Стиву уже плевать на последствия, он, как девочка в розовых очках, думает, что все обойдется, ведь к нему вернулся его светоч.
он все сделает, что больше не лишиться своего центра вселенной, своего горящего маяка. все. вот просто все. Стив снова боится оказаться в личном хаосе, который произошел из-за потери любимого человека.
и я его понимаю. если обостренное чувство долга находит привязку к неустойчивому вернувшемуся центру, то в башке каша, какой здравый смысл, нет его. Тони, прости, так вышло.
в общем, нахуй. пойду в свою умиральную яму.

@темы: мармеладонька и сахарок

---

в последнее время мое настроение скачет от "я тебе въебу, сука, я точно тебе въебу, я отымею тебя без смазки шваброй" до "накатаю огромное письмо восхищения с кучей сердец своим коллегам, пусть радуются в этот солнечный день!"

---

Ив, твои ассоциации обретают реальность

Узнать о своем типе

---

вчера, наконец, использовала подаренный мне еще на день рождения (!!!) сертификат в книжный магазин.
книжный магазин очень большой, и купила я совсем не книги, а акварельную бумагу, кисти и целых два карандаша.
продавщица оказалась очень терпеливой девушкой, которая стоически терпела поток моих вопросов "а вот этот карандаш жесткий или мягкий? а можно мне мягче? а вот эта кисточка хорошая? а покажите, пожалуйста, вот ту бумагу формата А3".
Осенний как всегда ебически дотошен
девочка пыталась мило улыбаться, но в глазах ее уже горело "отъебись нахуй, просто отъебись"
но я не могла, мне ведь нужно понять, какой карандаш жесткий, какой мягкий, какой хороший, ой, а можно посмотреть точилки? в следующий раз я обязательно прочитаю об этом, чтобы быть более подкованной.
наверное, раньше, таких людей, как я, сжигали
в итоге, я удовлетворилась покупкой и полетела домой, где радостно попробовала и бумагу, и кисти, и гуашь.
за гуашь спасибо моей соседке, за видео-уроки Ив.
вечером отдыхала душой, вырисовывая синие цветы.

@темы: оффлайн., пульверизатор с лучами любви.

---

сегодня в голове прокрутилась одна интересная мысль. мысль была о Хоуке как неожиданно.
у чувака имеется совершенно ебанутое желание контролировать все на свете.


если еще в начале первого акта можно подумать: "ага, мужик, ты так волнуешься за семью, хочешь защитить их, пристроить хоть куда-нибудь", то дальше уже невольно задумываешься: "ты и брата/сестру жучишь, и дядьку пинаешь, и друзьяшек пытаешься схватить пальцами за горло".
возможно, изначально это был жест доброй воли, произрастающий из мысли "я же всем помогаю, и тебе помогу, присмотрю за тобой", то дальше Хоук ловит с этого определенный кайф. он удовлетворяет свою потребность в контроле.
он чувствует себя выше Справедливости, которого может заткнуть, выше городских законом, потому что с легкой руки ввязывается в разборки с кунари, магами, даже храмовникам успевает продиктовать парочку правил.
думаю, что Киркволл со всем своим говном и пиздецом, отличное место для Хоука. Хоук здесь чувствует себя, как рыба в воде, лавируя, загребая и устанавливая свой авторитет.
я не хочу сказать, что это плохо, ведь его контроль, в сущности, не вызван жадностью. это интересное явление и, конечно, болевая точка.
из всех спутников на желании все и вся держать под своей рукой блестяще сыграл Андерс. он дал Хоуку удовлетворение: смотри, ты можешь контролировать мою одержимость, ты властен над Справедливостью. и пока Хоук довольствовался иллюзией о том, что все идет так, как он считает нужным, Андерс взрывает церковь.
все остальные спутники не проявили такого блестящего манипулирования, они так или иначе находятся в зависимости от Хоука, от его железной хватки. даже Изабелла, которую просто придавило тяжеловесными решениями Защитника, не смогла избежать контроля над собой.
поступок Андерса мог во многом подавить Хоука, потому что проехался по стилю жизни.
даже представить трудно, что именно испытал Хоук, когда смотрел на пылающую во взрыве церковь.
он же все держал в своих руках. у него все было под контролем.
в действительности же оказалось, что он не удержал самого главного.

@темы: dragon age: пройди стотыщ раз и не жалей ни о чем

---

с - сенсорик.
была со мной крайне интересная вещь в больничке. в основном, пациенты, которые идут на операцию в основном боятся результатом этой самой операции. им страшно узнать результаты гистологии. те, кто старше, боятся за то, как операция повлияет на другие болячки.
а я ужасно боялась наркоза. терять контроль над телом - ебать крипота. тебя же намеренно погружают в сон, и ты не можешь это контролировать.
когда я ложусь спать, я же точно знаю, что засну по собственному желанию. а здесь имеются физические силы, которые перехватывают у меня контроль над моим телом.
очень и очень жутко.

---

бесплатной медицины в нашей стране не существует
собственно, в среду я легла в больницу на несерьезную операцию. все происходило, конечно, по договоренности, иначе же у нас никак не делается.
моя мама уже лежала в этой больнице и не единожды, она успела прозондировать почву, все разведать, притереться. притерла и меня к своему бывшему лечащему врачу.
женщина очень хорошая и душевная, после разговора с ней не складывается ощущения, что ты очередной кусок мяса, который по бесконечному конвейеру пройдет через ее операционный стол. среагировала на проблему она моментально, сразу же назначила дату визита и дату операции, когда как остальные врачи, не особо углубляясь в детали моей ситуации, лишь туманно говорили "ну вы записывайтесь".
чего скрывать, становится понятно, что за такие старания нужно отстегнуть. конечно же сумма в два раза меньше, чем мне предлагали до этого. и все же: врачу в бюджетной больничке, к которому я могла попасть из кареты скорой помощи бесплатно и без лишней волокиты, приходится платить. тут уже платишь за собственную уверенность в том, что положат именно к этому врачу.
далее.
пришлось отстегнуть анестезиологу за то, чтобы он ввел не абы какой наркоз, после которого маешься тошнотой и галлюнами еще часов пять, а хороший, импортный. тут, конечно, для меня загадка в том, почему уже нахуй не отменить тот старый наркоз с неприятной побочкой, когда в свободном доступе есть хороший, щадящий. яснопонятно, какой-то заработок на стороне иметь нужно, иначе на одну зарплатку не выжить.
сама больница колоссального ужаса у меня не вызвала. там чисто, просторно, на шесть-семь женщины приходится одна ванная комната, которую регулярно убирают. и это, если честно, просто рай, честное слово. мне есть с чем сравнить! до этого я была в другой больнице, где на этаж (!!!!!!!!!) один туалет с тремя унитазами. при этом унитазы не отгорожены стеночками, то есть ты сидишь на одном и можешь спокойно вести беседу со срущей или писующей женщиной рядом так что ванная комната на одну большую или две маленьких палаты - просто сказка и мечта.
сама операция прошла хорошо. под наркозом всем вещала про то, как играю в драгонагу несколько минут после наркоза помню смутно, есть лишь ощущения того, как меня поднимают со стола и усаживают в каталку. еще помню, что почему-то сказала анестезиологу, что я, наверное, говорила непристойные вещи. он мило надо мной посмеялся и отвез в палату.
кстати, питание было годным и хорошим. правда, порции были маленькие, но мне вполне хватало, ибо меня слегка мучили тошнота и усталость.
выписали меня на следующий день, прописав постельный режим и сексуальное воздержание в течение 10 дней
и сейчас моей главной проблемой остается то, что у меня упал гемоглобин. точнее, не это главная проблема. проблема в том, что я пью железосодержащие, от который меня ебать тошнит.
в деле железосодержащих мы рыбы плавучие, так как моя мама несколько лет страдала от дико низкого гемоглобина и заблевывала все вокруг от таблеток, что ей прописывали разные врачи. в итоге, нашелся один препарат, который она довольно хорошо переварила. исходя из собственного опыта и не исключая наследственность, мама заказала мне тот самый препарат, который ей помог. и первые два дня было очень хорошо, только на третий меня начало мутить, на четвертый - уже знатно тошнить. приходится пить через день, а это значит, что лечение явно затянется, и хер знает, сколько еще я проползаю без сил и в тумане аки еж.
правда, меня это не слишком беспокоит. самое главное, я с достоинством бойца перенесла операцию и больницу.
осталось только залечить два зуба, сходить к косметологу, и все будет заебись

@темы: оффлайн.

---

за окном все хмурится и щерится, фырчит и отплевывается, как уставший волк.
а я сама уставшая, фырчу и отплевываюсь.

думаю о том, что нужно делать шаги вперед, состричь свалявшийся мех с боков, поменять окрас.
у меня странное предчувствие перемен. оно нарастает и становится отчетливей с каждым днем.

пускай скорее выйдет солнце.

---

По дороге на работу почему-то вспомнила, как мы с Ричи, пьяные в доску, сидели на мосту под огромным звездным небом и орали во всю глотку Агату Кристи и много-много других песен.
Я очень часто вспоминаю наши совместные моменты и испытываю настоящее счастье. Как может человек так глубоко врастать в другого человека?
Я не представляю своей жизни без Ричи. Не представляю, чем будет моя жизнь, если она потеряет минуты безумства, которые мы иногда вытворяем, потеряет те яркие краски веселых и не очень встреч, потеряет это ощущение полного доверия.
Кто еще мне позволит так яростно проявлять заботу? Кто еще рявкнет на меня так, что бессонница уйдет, и я сражу же сладко засну?
Кто еще, в конце концов, согласится со мной пускать змея и смотреть фильмы с Чаком Норрисом?

---

моя коллега недавно снялась в откровенной фотосессии и выложила фотографии в контакт.
и у меня возникли двойственные чувства: да мне, собственно, насрать, пусть делает, что хочет, а с другой стороны - хочется кричать из кустов: "шлюха".
в коллеге моей присутствует сильная сексуальная энергия. она резкая на словцо, любит волосатых байкеров и с радостью потусит в баре.
она красивая, ничего не скажешь. и она из тех барышень, которым не нужно особо стараться, чтобы завлечь мужика в постель, потому что с сексуальностью у нее реально все отлично.
вот только я все равно не понимаю, зачем раздеваться перед камерой. то есть, я не понимаю мотива.
представьте: сидите вы на стуле перед компом, вдруг вскакиваете, сияя глазами, и восклицаете: "Раздеваюсь и фоткаюсь голой!".
возникает справедливый вопрос: "Нахуя?"
НАХУЯ

правда. ответьте кто-нибудь - нахуя?

---

я желаю сдохнуть в агонии каждому врачу в наших поликлиниках.
серьезно.
я очень хочу, чтобы вокруг каждого медицинского учреждения возник купол, и под ним разразилась чума.
эти люди реально должны самоуничтожаться.

---

хочу поцеловать в обе щечки мою драгоценную Ив за то, что она выносит мой словесный понос по драгонаге.
упоротый я - это страшное одержимое существо.

@темы: пульверизатор с лучами любви., dragon age: пройди стотыщ раз и не жалей ни о чем

---

закончу универ и подамся в волонтерскую программу.
уеду в Африку, буду отмывать детские черные попы от говна.
это единственное, что кажется мне наиболее правильным в моей жизни.