никогда!!
блядь вот никогда
все, ушла на ковер.
Пейринг: Дредд/Андерсон.
Рейтинг: R
нет, я не знаю КАК
сегодня показалось, что я просто проецирую маккирк. потом одумалась и поняла, что лучше бы проецировала
1098 словУ каждого из ныне живущих, из ныне выживших и оставшихся, есть собственные запреты и некоторые мысли, которые находятся за толстой стенкой с табличкой "ненужное".
Дредд знает, что никогда и ни за что не сделает Андерсон больно. Он не боится, он лишь обладает врожденным знанием, что никогда не заставит её страдать. Напарница, помощница, мутант - она слишком быстро становится частью организма: хребтом, лобной долей, и черт знает, чем ещё. Андерсон каким-то образом превращается в поправку к закону, той самой поправкой, что берет в расчет чувства других людей, словно они имеют какое-то значение, когда вершится суд.
Она боится. Боится каждый день, каждую минуту, дышит страхом, и остается загадкой, как она держится в таком ритме. Дредд видит её страх практически каждый день, он холодеет в её темных глазах и заставляет руки трястись. Но Андерсон упрямая и никогда не спорит, ходит исключительно по левую руку и на полшага позади.
Она единственная, кто видит его без шлема - знак доверия и пожелание дальнейшей сглаженной работы. Андерсон, конечно, понимает, что после этого она лишь собственной смертью сможет разрушить их команду, но умереть рядом с таким судьей, как Дредд, очень трудная задача.
- Завтра выходной, - сухо говорит он, открывая дверь здания Суда.
Андерсон кивает с уставшей улыбкой, чувствует, как холодная ночь щекочет затылок легким ветром.
- Я подвезу, - добавляет Дредд.
Конечно же он не позволит ей добираться до дома на такси, в такое время они не бывают безопасными, и никого в этом городе не волнует, что она почувствует опасность ещё до того, как что-то случится.
Кассандра кивает, и они расходятся по раздевалкам. В Департаменте темно и тихо, по периметру еле поблескивает сигналка, на каждом углу жучки и камеры. Дредд кладет все вещи в сумку. Шлеп отправляется на дно первым, затем куртка и черные штаны. Он застегивает сумку, а затем ветровку, выходит из раздевалки, натыкается на Андерсон в коридоре. Она в светлом платье до колен, в нелепой ветровке и серых кроссовках, за спиной болтается черный рюкзак.
Ждет, как и всегда.
Дредд проходит мимо, даже не глядя на неё, словно все ещё на службе, перекладывает сумку в правую руку, потому что Андерсон слева и уже не на полшага позади, совсем рядом, почти касается своей рукой его руки.
Мотор мотоцикла рычит мягко и музыкально, Андерсон обнимает со спины, а он не обращает на это ровным счетом никакого внимания, потому что знает, что так надо. Мотоцикл режет трассу, ночные фонари сливаются со светом неоновых вывесок, и Андерсон закрывает глаза от пестрых цветов, но держится крепко.
Она живет не в самом опасном районе, близко к центру и в пяти минутах от станции метро. В её доме всего два этажа, правда, в одной из квартир живут арабы, но Андерсон говорит, что они чисты. Проверила всех. Молодец.
Кассандра ловко становится на землю ногами, Дредд специально чуть наклоняет мотоцикл. Она не спешит, мнется рядом, неуверенно смотрит в сторону дома. По дороге с шумом проносится машина.
- Иди, - говорит Дредд и сжимает губы.
Ему ещё следует проследить за тем, как она дойдет до подъезда, а затем подождет, когда в её окне зажжется свет.
- Ещё немного, - отвечает Андерсон, и Дредд не понимает её ответа, хмурится. - Совсем странно. Привыкла видеть перед собой лишь твое плечо.
Ей очень хочется залезть к нему в голову, но она сдерживается. Ещё в самом начале их совместной работы она дала обещание не читать мыслей Дредда, приучила себя доверять ему без подтверждений.
- Андерсон, иди, - с нажимом повторяет он. Звучит почти как приказ.
Кассандра не касается его руками, склоняется и быстро целует в щеку. Целует слишком неумело и как-то по-детски.
- Иди. На этот раз - это приказ.
Он не смотрит на неё, делает вид, что не замечает поцелуя и глушит мотор мотоцикла. Фары тухнут, и плохо освещенная улица вовсе тает в в густой ночной темноте.
Андерсон сглатывает и идет к подъезду, прислушивается к шагам Дредда сзади. Подъезд на удивление чистый, только темно-персиковые стены разрисованы баллончиками, и из нескольких дверей слышатся крики и ругань жильцов.
Они поднимаются по лестнице на второй этаж, в коридоре мигает лампочка. Андерсон вздрагивает, когда чувствует прикосновение широкой ладони к своей спине.
С первого раза замок открыть не получается, ключ-карта в дрожащих пальцах никак не попадает на индикатор личности. Дредд отнимает кусочек пластика, прикладывает к панели, уверенно и без колебаний. Дверь открывается, Андерсонан ныряет во тьму комнаты, кидает в угол рюкзак и начинает раздеваться, стягивать с себя одежду небрежно и нервно, с долей отчаянной смелости, пытается не отводить глаз. Дредд холодно смотрит в ответ, следит за тем, как платье соскальзывает с худого тела, ложится на пол. Андерсон переступает через обруч ткани неловко, чуть не падает, отступает к тумбочке, упирается в её край ягодицами.
Свет они так и не зажигают, её белое тело отлично видно и можно ощутить щемящий страх. Дредд приглядывается, замечает раздражение на тонкой шее от ворота кожаной куртки, легкие синяки от неудобных наплечников. Ладони у Дредда жесткие, мозолистые, совершенно не приспособленные к ласке, он ведет ими по её ногам, заставляет сесть на тумбу. Трусики у неё дурацкие и девчачьи, однотонные и вообще, кажется, на размер больше. Ну, какая из неё сексуальность? Нет ни капли.
До конца Дредд не раздевается, снимает куртку, водолазку, расстегивает джинсы. Кассандра разводит колени и обнимает его лишь тогда, когда получает разрешение - Дредд кладет её ноги к себе на пояс, обхватывает под поясницу, становится ближе настолько, насколько это вообще возможно. Она обладает совершенно обычным девичьим запахом: какими-то сладкими духами и совсем немного потом. Кожа у неё гладкая, мягкая, тонкая, как крыло бабочки, на такой легко оставить синяки и ссадины. Андерсон обнимает за шею, стонет на самое ухо сдавленно и хрипло, срывается с дыхания и не пытается поцеловать. И в поцелуях действительно нет смысла, ближе чем сейчас им все равно не стать. Дредд, кажется, чувствует каждую её косточку, которую так легко переломить, но его прикосновения будто застыли, он не трогает её лишний раз, только крепко держит, словно она способна упорхнуть шебутной птичкой. Андерсон скребется короткими ноготками по его загривку, слишком тонко вскрикивает и замирает, стягиваясь, как канат, всхлипывает, жмуря влажные глаза и остывает, распускается.
Дредд опускает её осторожно обратно на холодную поверхность тумбочки, не отходит, держит руки на её ногах, нависая над ней. Андерсон пытается выровнять дыхание, прижимается щекой к его ключице и морщится, пытаясь подняться. На внутренней стороне бедер остаются кровавые разводы, и ей за это стыдно, пытается прикрыться руками, свести ноги плотнее. На Дредда она не смотрит, пытается пройти в ванну, а он, как сторожевой пес, не отходит, подставляет свои плечи в непонятном для неё жесте. Держась из последних сил, она все же выскальзывает из его рук, прячется в ванной, сидит там долго, отмываясь и чуть не плача от злости на саму себя.
Дредд зажигает ночник в маленькой комнатке у кровати и остается ждать.