пейринг: маккирк.
рейтинг: nc-17.
предупреждения: ЮСТ и ФИАЛКИ.
написано для тау большого пса
~3000Джиму снится поле, бескрайнее, с желтеющей от подступающей осени травой и не отцветшим ещё вереском. Нежно-лиловые цветы распускаются у его ног, тянутся к нему, желая опутать, притянуть к себе, будто жаждут его внимания так же сильно, как солнечного света.
Но Джиму все равно. Вся его прежняя радость свернулась между ребер в колючий ком и бьется, бьется, бьется. Бьется гулко, жарко, желая вырваться из груди и пронестись разрушительной бурей. У него под сердцем настоящий ураган, какой бывает в южных штатах, а в руках - тяжелая корона.
Он помнит, как венчал её голову Маккою, укрывал его плечи красным бархатом. Маккой красивый, гениальный, самый лучший. Ему идет корона и тяжесть королевской накидки.
Джим венчает его в своей голове так часто, что не счесть. Но сегодня все не так, и корона рассыпается золотой пылью.
Все не так.
Так странно видеть то, чего никогда не достичь.
И большего некого венчать на трон. Небо затягивают серые тучи, лиловые лепестки вереска сереют и сворачивают.
Все вокруг стихает, и Джим просыпается.
Джим - ужасный дурак.
Таких дураков действительно больше не найти. Взбалмошный, нахальный, самоуверенный. Во всяком случае именно так думает Маккой о Джиме первые несколько месяцев после знакомства.
А потом что-то такое ломается и меняется - Маккой называет это про себя "долбанной метаморфозой", - и Джим становится другим. Маккой не мастак в выборе правильных определений, поэтому говорит:
— Ты хороший друг, Джим. Действительно хороший.
Джим становится таким "хорошим другом" только потому, что по самые уши влюбляется в самого ворчливого и угрюмого доктора во всей галактике.
Какая же это нелепость.
Первый месяц Джим думает, что ему нужно признаться.
Прийти и сказать:
— Боунс, знаешь, я тебя люблю, а теперь давай выпьем и забьем. Или выпьем и потрахаемся.
Или можно спеть серенаду под окном. Или подкинуть учебник с романтической лирикой Шекспира. Или просто сжать пальцами горло, задушить, а потом самому пустить себе пулю в лоб из раритетного револьвера.
Все эти варианты настолько идиотские, что начинает тошнить.
"Привет, Боунс, я твой друг, но в тебя влюблен."
"Привет, Боунс, дела дерьмо, потому что я влюбился."
"Привет, Боунс, я познал все превратности настоящей любви, и теперь очень хочу убиться."
Когда все успело стать настолько плохо?
Джим убежден, что из Маккой вышел бы отличный король. Несмотря на свое стремление к аскетизму, он выглядит невероятно благородно. И ведет себя тоже благородно.
Маккой всегда поступает по совести. Маккой всегда и все старается сделать правильно.
Он гений, в конце концов. Лучший кадет на потоке, экстерном сдающий экзамены. Он перерабатывает информацию, кажется, со скоростью звука. Его немедленно ставят на практику, назначают смены в межгалактической больнице, дают полный доступ к исследованиям, позволяют развернуться в собственных проектах.
Маккой всегда делает правильный выбор. Он неосознанно делает людей вокруг лучше. Он Джима сделал лучше.
Маккой не подходит этому миру, ему на трон в замок и вершить судьбы.
Джим не знает, как перестать влюбляться сильнее.
Доля светлой мечты, которая таилась в Джиме определенное время, перегорает, как старая лампочка. И не сказать, чтобы Джим сильно переживал по этому поводу. Благодаря своей уникальной способности подходит ко многим вещам с необычайной простотой, он быстро свыкся с мыслью, что нет совершенно никакого смысла в том, чтобы ждать от Маккоя большой и светлой ответной любви.
И ладно, думает Джим, так намного проще.
Так действительно проще. Подумаешь - любовь. Она случается со всеми, но это не означает, что следует положить на нее всю свою жизнь.
Джим поступает довольно смело. Понимает, что от своих чувств никуда не убежать, поэтому осторожно помещает их в самый дальний угол своего сознания и живет дальше.
С одной стороны - это очень похоже на раздвоение. Есть Джим, который безумно любит Маккоя и верит ему, доверяет, а есть второй Джим, который не питает ровным счетом никаких надежд и продолжает пользоваться всеми дарами молодости.
Маккой очень хорошо знаком с Джимом-номер-два, и совершенно ничего не знает о Джиме-номер-один. И это к лучшему.
* * *
Значит, таков будет конец?
Джим растеряно смотрит на то, как кадеты расходятся по шаттлам, чтобы отбыть на звездные корабли. У него в голове нет совершенно никаких идей, он действительно не знает, что делать дальше. Три года обучения стремительно летят в помойку очередных провалившихся планов. А ведь в начале казалось, что будет невероятно много перспектив, новая жизнь, космос, в конце концов.
Джим поворачивается к Боунсу, поздравляет его, пожимает ему руку и старается улыбаться. Улыбка рисуется с надрывом, какая-то уж больно отчаянная. Маккой строг и собран, оглядывает Джима с ног до головы, а потом обводит взглядом шумный полигон.
— Пойдем со мной, - коротко бросает он.
Он берет Джима за локоть и ведет в мед. комнату. Он, черт возьми, не для того воспитывал в нем капитана, чтобы сейчас оставить его здесь. Джим не может скрыть удивления и огромной благодарности. Сейчас он больше похож на взволнованного выпускника, которому вот-вот вручат красный диплом, а не на кадета Академии Звездного флота.
Маккой проводит его в комнату, сажает на кушетку, с помощью кода добирается до вакцин. К Джиму подкрадывается сомнение.
— Боунс, что ты делаешь?
Маккой молчит, набирает в гипошприц вакцину, которую вызовет у Джима острую головную боль и общее недомогание, как при простуде.
— Замолчи, - отдергивает Маккой и быстро вводит препарат Джиму в шею.
Джим шипит, хватает Маккоя за руки, и слова, которые томились в нем почти два года, вылетают сами собой.
— Я тебя люблю, Боунс.
Какой нелепый момент.
Маккой помогает Джиму встать с кушетки, поддерживает его под локоть.
— Да, Джим, хорошо. Сейчас подступит острая тошнота.
Они выходят из мед. комнаты. Маккой тащит корчащегося Джима к шаттлу.
— Нет, ты не понял, Боунс, - выдавливает из себя Джим. — Я реально тебя люблю.
— Потом скажешь мне спасибо, - ухмыляется Маккой.
Джиму хочется схватить его за плечи, встряхнуть и крикнуть, что он только что, черт подери, признался ему в любви. В самой настоящей, мать ее, любви. Он, конечно, понимает, что с одной стороны момент не очень удачный, но с другой, как раз, очень подходящий, ведь Маккой только что не позволил его жизни разрушиться. И, в конце концов, никто не виноват, что Джим не большой специалист в выборе подходящих моментов для признания. Опыта в этом он не имеет, поэтому полагается лишь на интуицию.
Но Маккой остается равнодушным к его словам, искренне полагая, что Джим несет всякую чушь из-за введенного препарата и из чувства благодарности.
У них впереди тяжелый перелет, объятья космоса и Энтерпрайз.
Джим думает, что Маккой настоящий волшебник, ведь он подарил ему билет на звездный корабль, и ему снова хочется во всем признаться, но от дикой головной боли и тошноты сводит челюсть. А после становится не до этого; правда, Джим все же что-то бормочет себе под нос, когда получает дозу успокоительного. Маккой смотрит на него, будто собирается рисовать его портрет, и укрывает его тонким одеялом.
* * *
Как интересно устроено человеческое сознание: некоторые истины способны открываться только на волоске от смерти.
Маккой осторожно ведет пальцами по щеке Джима. Тот сладко спит после тяжелых и опасных событий на Энтерпрайз. Совсем ещё молодой, отчаянный, с бурлящей кровью в жилах. Он настоящий капитан, и Боунс им гордится.
Оказывается у паренька есть чертово второе дно, где прячется совершенно другой человек - надежный, смелый, твердый. И Маккой задается справедливым вопросом - сколько еще секретов таится в Джиме? Что он прячет в глубине своей души?
Маккой никогда не отличался рвением разбираться в заковырках чужих мозгов. Все же он относится к той категории людей, которых самих нужно понимать. Но сейчас им действительно овладевает интерес. Тот же самый пылкий, острый, жгучий интерес, который возник у Джима ещё три года назад.
* * *
Джим становится прежним.
Он растягивает губы в самодовольной улыбочке. Красный камзол небрежно расстегнут на все пуговицы из-за жары, под ним надета чуть помятая на животе белая майка. Волосы у Джима растрепаны, на щеке подживает порез. В общем и целом, у Джима такой видок, будто он весь день бегал от клингонов, а не просидел на церемонии награждения. Кто же знал, что всеобщее восхищение и волна поздравлений так пагубно скажутся на общем состоянии самого молодого капитана. Джим измотан, но в ясных голубых глазах пляшет задор и радость.
Маккой протягивает ему стакан с содовой и садится рядом. Повисает молчание. Но совсем не напряженное, между ними все понятно без слов.
— Нам бы поговорить. - Маккой первым нарушает тишину, и Джим не может скрыть удивления, потому что обычно он первым раскрывает рот.
— Боунс хочет говорить по душам. Что-то новенькое. Тебя не подменили, случаем? Ты проверялся? Может, в твою голову залез какой-нибудь слизень, который взял под контроль твой мозг? - Джим постукивает себя указательным пальцем по виску.
Маккой ухмыляется, и Джим оставляет все свои шутки, предчувствуя действительно серьезный разговор.
— Может, в Шотландию съездим? - после минутного молчания спрашивает Маккой.
Джим осторожно ставит стакан с содовой на столик, поворачивается к Маккою, чуть щурит глаза.
— С чего именно туда?
Маккой только пожимает плечами. Он кажется расслабленным, но это явная обманка. Джим отлично видит, как на самом деле напряжен Маккой.
— Боунс, что с тобой такое?
— Просто соглашайся, потому что я уже взял два билета.
— Такое чувство, будто ты мне сейчас в любви признаешься.
— Нет, с этим позже.
— Чего?
— Я сказал, что с этим мы разберемся позже, а сейчас ты должен согласиться на поездку. Не все сразу, Джимми, ты должен понимать, что я слишком стар для всего сразу.
Джим бестолково хлопает глазами и чувствует, как всё внутри замирает. Я что-то не так понял, отчаянно думает он и повторяет эту мысль про себя ещё раз двадцать, потому что это не может быть правдой. Он уже давно свыкся с мыслью, что Боунс всегда будет только другом, и это установка стала одной из основополагающих его мировосприятия. А сейчас, кажется, жизнь решила перевернуться, и это нихрена не смешно. Черт возьми, всего одна секунда, и Джим оказывается буквально на краю.
— Мозги мне не парь, - огрызается Джим.
Злость - это защитная реакция.
Маккой же спокоен, как удав, но только с виду.
— Просто согласись.
У Джима сжимаются кулаки, и ему ужасно хочется ударить, потому что, как ему начинает казаться, Маккой решил поиграть с его чувствами. И это чертовски больно и обидно.
— Я никуда с тобой не поеду.
Джим встает с дивана, но Маккой берет его за руку и дергает к себе.
— Еще как поедешь.
Джим плюхается обратно и оказывается слишком близко к Маккою. Их плечи соприкасаются, и прослушивается стук сердца.
— Ты же знаешь, что у меня не получается свободно говорить о своих чувствах, - тихо произносит Маккой.
Он кладет руку Джиму на скулу, сначала тянет к себе, а потом валит на спину, подминая под себя. Опешив, Джим не сразу понимает, что вообще происходит, и с какого перепуга Маккой вдруг решил его завалить, поэтому начинает упираться и дергаться.
— Джим, прекрати, - всё также тихо говорит Маккой. Как же хорошо, что хоть кто-то пытается сохранить спокойствие.
Джим упирается локтем ему в горло, отворачивает голову и пытается скатиться с дивана.
— Это все нихрена не смешно, - шипит он. — Я был искренним в своем признании, а ты надо мной прикалываешься!
Маккой замирает над Джимом, смотрит на него цепко.
— Я не шучу. А теперь прекрати упираться.
Мир точно сошел с ума, а где-то в другой галактике взорвалась сверхновая.
- Но... - начинает Джим, и Маккой пользуется его замешательством, убирает локоть от своего горла и, наконец, целует.
Кажется, целует так, что губы потом будут болеть еще несколько дней. Это определенно самый жесткий поцелуй в его жизни. Джим морщится, с жадностью тянет воздух и хватает Маккоя за ворот кителя, сминает плотную ткань. Становится душно и жарко, и нестерпимо хочется выбраться из одежды, прикоснуться к горячей коже.
Маккой разрывает поцелуй, медленно приподнимается на локте и тянет кладет руки Джима к себе на плечи. Джим прижимается, собирает пальцами коротко стриженные волосы и снова целует, будто бы пытается зацеловать за все то время, что не могу. Все, что он прятал в себе так долго и тщательно, буквально вырывается наружу и обжигает солнечное сплетение, заставляет сердце безумствовать и биться о ребра. Маккой стаскивает с Джима китель, задирает майку, добираясь, наконец до тела, оглаживает бока и чувствует, как мышцы напрягаются под кожей. Джим больно кусает Маккоя за подбородок, дергает ремень на его брюках, а после расстегивает свой.
Желание становится осязаемым, остается поцелуями и прикосновениями. Маккой садится удобнее, слишком жадно хватает Джима за бедра, усаживает к себе на колени, а после широко ведет ладонями по сильной спине, обводит чуть торчащие лопатки, пересчитывает позвонки, заставляя выгибаться. Ему хочется выбивать из Джима стоны, но тот, явно осознавая это желание, молчит, сжимает губы, шумно дышит, кусается и трется пахом о живот, пытаясь унять возбуждение.
Они до конца так и не раздеваются. У Джима задрана майка по грудь, а у Маккой спущены штаны. Им определенно еще предоставиться шанс заняться более вдумчивым сексом, но не сейчас, когда даже страшно подумать о том, чтобы отстранится друг от друга хотя бы на секунду. И Джиму, на самом деле, хочется сказать слишком многое. Например, то, как много мечтал об этом, и то, что никак не может поверить в происходящее, именно поэтому он чересчур отчаянно цепляется за Маккоя, так сильно жмется к нему.
Маккою приходится растягивать Джима по слюне, потому что смазки нет, да даже если и есть, то за ней придется тянутся, а это значит, что придется отстраниться друг от друга. Джим чуть приподнимает бедра, обнимает Маккоя за шею, а тот раздвигает его ягодицы и старательно растягивает тремя пальцами. И по-прежнему не единого стона, только шумное дыхание прямо над ухом, а затем сдавленное шипение, когда Маккой начинает входить.
Джим напрягается, ерзает, тянет Маккоя за волосы на загривке, прячет стон в очередном поцелуе.
— Нет, так не пойдет, - низко рычит Маккой, приподнимая Джима за бедра и снова опуская.
Джим упрямо сжимает губы, давится вдохом и жмурится. Возможно, это своеобразное наказание, а возможно, он просто нарывается.
Маккой входит в Джима до конца, обнимает поперек спины и валит на диван. Вырывается первый вскрик, от чего Джим прикусывает собственную ладонь и отводит голову, не давая возможности поцеловать. Ноги он закидывает Маккою на поясницу, послушно подставляется, но молчит.
— Сейчас ты у меня получишь, - предупреждает Маккой, постепенно начиная злиться.
В ярко-голубых глазах проскальзывает насмешка. Маккой дергает Джима на себя, резко входя на всю длину, склоняется над ним и прикусывает удачно подставленное ухо. Движения становятся более резкими, но не быстрыми. Джим ведет бедрами навстречу, явно хочет ускорить темп, но Маккой придерживает его за крепкие бока, не давая двинуться лишний раз. В конце концов, он тоже умеет мстить.
Джим, наконец, перестает кусать собственную ладонь, впивается пальцами Маккою в шею и утыкается носом ему щеку, поросшую трехдневной щетиной. Он вдыхает запах пота и оставшиеся еще нотки лимонного мыла, тесно прижимается щекой к щеке и сладко, тихо стонет на ухо, будто для затравки. И у Маккоя окончательно сносит крышу. Бессовестный наглый Кирк.
Толчки становятся все более резкими, быстрыми. Джим елозит спиной по оббивке дивана и упирается макушкой в подлокотник. Маленькие подушечки падают на пол, и что-то подозрительно скрипит. Джиму на секунду кажется, что ещё немного, и они сами скатятся на пол. Взмокший от напряжения Маккой вколачивается в него со всей дури и больно кусает за шею. Джим сдается на десятой минуте и начинает стонать, нести какую-то чушь и колотить пятками Маккою по пояснице.
И это все слишком напоминает бессмысленную войну. Уставший Джим, которому пришлось ждать два года, и измотанный Маккой, который не понимает, чем думал все те же два года. Кажется, они все-таки стоят друг друга.
В какой-то момент стоны превращаются в просьбы. Маккой протискивает между их животами руку, обхватывает член Джима и начинает дрочить ему в такт своим толчкам. В результате Джим кончает первым, сжимается у Маккоя на члене, больно упирается пятками ему в поясницу, будто не желая выпускать из себя. И у Маккоя от такого давления темнеет перед глазами, дрожь катится вдоль позвоночника и оседает внизу живота. Он не выпускает Джима из объятий ровно до того момента, как не распускается напряжение. Маккой спускает внутрь, чувствуя, как приятная слабость осторожно прокрадывается в мышцы.
Джим еле опускает ноги и разваливается на раскидывает руки. Маккой кладет голову ему на ходящую ходуном от тяжелого дыхания грудь, вытирает потный лоб о так и не снятую майку.
— Боунс. - Джим мягко гладит его по волосам.
— Помолчи немного, - просит Маккой, впадая в легкую дрему.
— Я согласен поехать в Шотландию.
— Еще бы ты был не согласен.
У Джима сорван голос, поэтому смех выходит хрипловатым.
— А ты всегда будешь уговаривать меня таким хорошим сексом?
— Нет, Джим, я слишком стар для всего этого.
— Да ладно тебе, ты хорошо сохранился.
Маккой не отвечает, чувствуя, как медленно сон подкрадывается к нему.
— Боунс.
— Ммммм?
— Ну Боунс.
— Что, Джим, что?
— Я хочу тебя поцеловать.
— Нацелуешься ещё, а сейчас замолкни. Я хочу спать.
— Всего разок.
— Ты не отстанешь?
— Никогда.