[Sashaaaaaaaa]

ни о чем не жалею
грейденс, легкий эротизм, Криденс няшка, Грейвз не очень.
фиалочно - все как Осенний любит.

~700 слов

Грейвз опускается в кресло. Его взгляд приковывает к себе огонь, горящий в камине. Ало-желтые языки горячо поглаживают камень, будто невзначай, слишком неосторожно касаются витиеватой решетки. Над камином тикают часы, стрелки неумолимо наматывают круги.
Грейвз не замечает, как Криденс опускается перед ним на колени, чуть слева, там, где комната уходит в глубокой сумрак ночи. Бесшумный, тихий, даже тенью не назовешь, а скорее подумаешь о призраке.
Криденс мог просидеть вот так несколько часов, незамеченный, склоненный, слишком покорный. Грейвз и не заметил бы, но поймал запах ранних яблок, еще недозревших, но полюбившихся Криденсу.
Грейвз инстинктивно тянется за палочкой, но напряжение сходит в следующую же секунду. Это только Криденс, который никак не может приучить себя говорить. Он походит на безмолвную птицу, которая может привлекать к себе внимание взмахом крыла или мелкими коготками.
Криденс обхватывает пальцами правую щиколотку Грейвза, и Грейвз чувствует холод его руки даже через ткань брюк. Кончики пальцев цепляют лаковый ботинок, тянут его со стопы, плавно, почти незаметно. Грейвз чуть дергается, пытается мягко отстранить Криденса за плечо, а Криденс в ответ тянется щекой к ребру его ладони, дотягивается обветренными губами до чуть выпирающей косточки на запястье.
– Это необязательно, – слишком резко говорит Грейвз.
– Обязательно.
– Криденс.
Тот поднимает глаза, почти черные, внимательные, челюсть у него сдавлена, отчего лицо кажется острее. Пламя собирает с него все тени, Грейвз ослабляет хватку и откидывается обратно на спинку кресла со старой, бархатной обивкой.
Криденс до дотошного правильно снимает второй ботинок, ставит пару в сторону – носок к носку, пятка к пятке. Безмолвно дотрагивается щекой колена, обтянутое брючиной, оно болит, и Криденс съедает эту боль. Грейвз с облегчение выдыхает – коленная чашечка была раздроблена в мелкие осколки несколько лет назад, и теперь часто дает о себе знать резким всполохом или уколом.
Криденс знает о каждой тревожащей ране, и стоит ему только коснуться ее, как становится легче. Удивительная способность, но Грейвз никогда не просил, не пользовался, потому что не любит показывать слабость и совсем не хочет использовать Криденса.
Криденс все делает по собственной воле, без принуждения. Он его прикосновения уходит терзающая колено боль, и Грейвз кладет ладонь ему на затылок. Волосы мягкие, отросшие, теперь не колют пальцы. Грейвз проходится по прядям, разделяя их, находит верхний, слишком сильно выступающий позвонок. Криденс вздыхает, жмурится, он никак не может привыкнуть к ответным прикосновениям, даже если желает их.
– У вас болит голова, я чувствую, – говорит он, ниже опуская голову, чтобы Грейвз смог скользнуть пальцами дальше, вниз по позвонкам.
– Нужно всего лишь поспать, – отрезает он.
Его рука, как змея, поднимается обратно, горячей волной скользит к затылку, от него к уху, затем по скуле, подбородке, заставляет поднять голову. Криденс сухо сглатывает, поднимается с колен, а пальцы тянут его ближе. Грейвз перекладывает ладони на худые бока Криденса, сминает их слишком жадным жестом.
Криденс упирается ладонями ему в плечи, медлит, но, конечно, сдается, садится на бедра и оказывается непозволительно близко. Грейвз обнимает его почти ненавязчиво, за спину, оставляет ладони на остром росчерке лопаток. Запах яблок теперь чувствуется отчетливее – Криденс собирал их в саду сегодня днем, стирал пальцами грязь с кожуры и бережно клал в корзину. Мыл их холодной водой, резал на пирог или компот, получая ворчание со стороны домовых эльфов.
Запах яблочного сока осел на пальцах и губах, Грейвз чувствует его и хочет слизать, потому что кажется, что вместе с ним придет и кисло-сладкий вкус белой мякоти.
Криденс целует в лоб, как когда-то, наверное, целовал распятие – с затаенным трепетом и невыносимой грустью. Его пальцы – не слишком длинные, но точно таящие нежность – венчают голову Грейвза, и боль исчезает в одно мгновенье. Прохлада оседает на висках, как благословение.
Куда девается боль? Криденс уверяет, что не перетягивает ее на себя, а всего-то выдирает, как сорняки из земли, и выбрасывает. Это легко и совсем не утомляет. «Утомляло бы, если бы ты делал это против воли», - однажды сказал ему Грейвз.
– Лучше, ведь так? – шелестит Криденс.
Его голос кажется далеким и ненастоящим - так иногда слышится знакомая музыка, льющаяся из граммофона, который иногда включают эльфы из любопытства.
Накатывает усталость, тяжелая, вязкая, от нее слипаются глаза и тяжелеют руки.
– Спокойной ночи, мистер Грейвз, – слова проносятся ветром.
Грейвз лениво кивает, закрывая глаза.