читать дальше
©
так к чему я это все? просто несу еще один фичок.
название: иллюзии возврату и обмену не подлежат
бета: Ernst Wolff
пейринг: ха-ха-ха. Каллен/Дориан, фоном Максвелл/Солас
размер: 10310
жанр: юст, херткомфорт, романс, всякий там магический реализм
рейтинг: R
краткое содержание: многое в Скайхолде не то, чем кажется на первый взгляд.
предупреждение: отвечаю, сначала будет нихуя не понятно.
Затем что в этом мире каждый,
Живя, лишь спит и видит сон.
Быть может ты лишь спишь и грезишь,
Хотя неспящим зришь себя.
Педро Кальдерон де ла Барка, "Жизнь есть сон"
Живя, лишь спит и видит сон.
Быть может ты лишь спишь и грезишь,
Хотя неспящим зришь себя.
Педро Кальдерон де ла Барка, "Жизнь есть сон"
Когда-то Дориан был влюблен горячо и сильно. Его звали Торри, и его желали многие. Он не был магом, но определенно обладал магией. У Торри — настоящего его имени никто не знал — была редкая способность гореть и влюблять в себя глупых мотыльков.
Дориана брала горячка, лихорадка, он даже немного страдал, и его импульсивность фонтанировала с еще большей силой. От своей любви он был порывист и крайне деятелен: с утра и до вечера корпел над древними фолиантами, а под покровом ночи бежал в таверну «Золотой лебедь», где работал Торри.
Видит сама Андрасте, юноша танцевал так, словно каждый раз приносил себя в жертву древним богам. О нем ходило много слухов: «Да он беглый раб!», «Нет, он не беглый раб, он просто раб, и хозяин заставляет его танцевать всем на потеху», «Он свободный человек!», «В его роду были эльфы!», «Да его отец сам Создатель!». Дориан понятия не имел, что из этого всего правда, а что вымысел. Да и ему было наплевать. Он верил только своим глазам и ушам, а его глаза видели невероятно красивого Торри, а уши слышали его чарующий голос.
Дориану тогда хотелось, чтобы Торри танцевал только для него, но Торри танцевал для всех и каждого, купался в лучах обожания, словно питался одной только страстью. Он впитывал восхищенные взгляды, прислушивался к молитвам в свою честь, доводил до экстаза плавным взмахом руки и движением бедра. Зрителей часто трясло, кто-то осыпал его золотой пылью, а кто-то даже плакал.
Тогда Дориан не осознавал, что был в массе потерявших голову фанатиков. Он не понимал, что был прихожанином в храм под названием «Золотой лебедь», где танцевал самый красивый бог похоти и утех. Сливаясь с прочей толпой жаждущих внимания Торри, Дориан мечтал оказаться с ним в одной постели, обладать им, заглотить всю красоту его гибкого тела.
В какую-то из ночей мечта Дориана сбылась. Торри поманил его за собой, и золотые браслеты на его руках дрожали, а шелк лизал пламенем его стройные ноги и бедра. Дориан чуть не сошел с ума — демон наконец выбрал его. Он шел к его постели полностью одурманенный и даже не понимал, что является сотой, тысячной жертвой Торри. Торри хотел испить его любви, осушить до дна, выдрать мольбы и стоны восхищения, а после отторгнуть, как омертвевшую кожу.
Дориан зашел в его усыпанные цветами покои, медленно плелся к постели, не отрывая глаз от Торри, а тот вытянулся на подушках и застыл. Его танец оборвался, хотя губы все еще шептали просьбы подойти. Дориан не двигался с места, просто смотрел, как у Торри меняется взгляд — сначала томность, затем удивление, а после злость.
Должно быть, остатки здравого смысла перебили крик яростного желания. Дориан скинул с себя поволоку и видел перед собой уже не бога, а обычного юношу. С его кожи сходила хна и ароматное масло, являя свету болезненную сыпь, под глазами размазалась тушь, а губы, дрогнувшие в оскале, потрескались.
Дориан поспешил убраться: демон потерял обличие прекрасного юноши. С того дня прошло уже восемь лет, а Дориана по-прежнему бросает в дрожь от воспоминаний. Как позорно он обманывал себя, желал бушующей красоты тела и даже не осознавал, что его пытаются безобразно обдурить.
За восемь лет Дориан поумнел и научился различать подделку от настоящего драгоценного камня, но вот осталась в нем эта дурацкая черта — беспамятно влюбляться.
Стоит начать с того, что у Каллена не было ни шарма, ни обаяния, ни элементарного умения флиртовать. Он больше напоминал полено в доспехах, чем нормального человека. А потом Дориан узнал, что Каллен несет бремя тяжелее набитого рабами воза. Когда некоторые секреты раскрылись, Дориан понял, почему Каллен такой отстраненный и тугодумный в сердечных делах.
И тем не менее, стоило Дориану увидеть Каллена, как его душа накрепко переплеталась с пробудившимися чувствами, а желудок — сжимался в болезненный комок. И как хорошо, что Дориан имел достаточно самообладания, чтобы ни один мускул на его лице не дрогнул, а взгляд оставался все таким же высокомерным.
***
На Максвелла с каждым днем становилось все труднее смотреть, не испытывая при этом жалости. Он осунулся, сгорбился и постарел лет на десять. В каштановые волосы вплелась седина, глаза ввалились и потемнели, и тому виной не просто нехватка сна. В нем что-то сломалось после Тени, и теперь он стал совсем другим человеком — более нервным и от того жестоким.
Дориан помнит, как еще несколько месяцев назад Максвелл не уставал шутить. Про него можно было точно сказать, что он радушный, сострадающий, к тому же — весельчак. После трагедии в Убежище к нему тянулись поглощенные горем и страхом люди и эльфы, и каждый получал внимание и возможность встретиться с пониманием, поддержкой. Максвелл никому не отказывал, и пелена тяжких потерь уже не с такой сокрушительной силой терзала беженцев и пилигримов.
Но того Максвелла больше нет — это Дориан знал точно. Можно было подумать, что в Тени к нему подсел демон, но каждого «везунчика», оказавшегося физически за чертой Завесы, проверила целая толпа магов, чтобы исключить одержимость. Нет, никакой Гнев или Зависть не соблазнили Максвелла в Тени, но собой он больше не был.
Все свободное время он теперь проводил в собственных покоях, без приглашения пуская только Соласа. У каждого на этот счет было свое мнение — и, как всегда, оно было совершенно разным, начиная от слухов о любовной связи, заканчивая обрядами магии крови. Дориан же точно знал, что весь Скайхолд покрыт тайнами, у каждого его жителя есть тайны, даже у ребенка есть тайны, да даже дворняга, трущаяся у таверны, точно что-то скрывает. И лучше не вдаваться в детали, чтобы ненароком не показать, что и у тебя тоже есть парочка секретов.
— Хочу кое-что тебе рассказать, — хрипло сказал Максвелл, сидя в кресле. Его бил озноб, поэтому он кутался в одеяло из овчины.
Дориан не ожидал приглашения от Максвелла, но был уверен, что разговор будет серьезным. Он подошел ближе, но садиться не стал. Беседа не будет долгой — у Максвелла нет особых сил изливаться соловьем несколько часов подряд, как это делает Жозефина.
— Я внимательно слушаю тебя.
— Это не моя идея, если быть честным, — прохрипел Максвелл, немного поворочавшись в своей хламиде. В слабых отблесках свечей и огня его фигура напоминала огромного филина, сидящего на ветке.
— Надеюсь, это не очередная чушь, которую распространяет мать Жизель, — усмехнулся Дориан.
Максвелл слабо дернул ртом в полуулыбке.
— Недавно Каллен сообщил мне и Кассандре, что перестал принимать лириум. — Он набрал в легкие побольше воздуха. — Кассандра обеспокоена его состоянием и предложила отправить к нему мага, который знает хоть немного врачевания.
У Дориана дернулись, кажется, все нервы, но виду он не подал.
— Мне лестно, что ты просишь именно меня, но не забывай, что в твоем арсенале целая башня талантливых магов. И каждый из них готов целовать тебе руки.
Дориан ни за что не посмел бы отказать, но и слишком быстрое согласие выдало бы его влюбленность. Максвелл поднял на него темный, тяжелый взгляд.
— Я не прошу, я приказываю, — отрезал он и слишком резко отвернул голову.
— Мадам Вивьен гораздо лучше меня знает лечебную магию. Да кто угодно в Скайхолде владеет ею лучше меня!
— Дориан! — резко выкрикнул Максвелл, дернувшись из своего покрывала, будто расправил крылья и слетел с ветки. — Хоть раз в жизни закрой рот и слушай меня внимательно: если я что-то приказываю, ты это делаешь. Неужели ты думаешь, что если бы была возможность позвать кого-то другого, я бы этого не сделал? Вивьен не должна об этом знать, потому что сразу посчитает, что Инквизиция слабеет, что ее армией управляет непригодный человек. — Максвелл не успокаивался, его голос звучал громче барабанов. — Не должны знать и другие маги. Не должен знать вообще никто! Только я, ты и Кассандра, это тебе ясно?
Гордость Дориана была, конечно, задета, но он смолчал. Да и голова оказалась полностью забита мыслями о Каллене, о его состоянии, а не о сорвавшемся Максвелле. Он лишь позволил себе небольшую колкость:
— А Солас?
Лицо Максвелла перекосило от злости — своим он терпеть не мог делиться. Дориан ухмыльнулся и поспешил удалиться, чтобы не разгневать великого Инквизитора еще больше.
***
С одной стороны, Дориану было лестно, что Максвелл обратился именно к нему, а не заслал своего любимого Соласа, с другой, более объективной точки зрения — зря, очень зря Солас не был послан Каллену на помощь. С лечебной магией у Дориана всегда были напряженные отношения, и ему было тяжело осознавать, что толку от него будет ноль, ничем он Каллену не поможет, а сможет только компресс на лбу поправлять.
Но что тут скажешь? Трудности никогда не пугали Дориана.
Прежде чем пойти к Каллену, ему потребовалось несколько часов, чтобы составить дальнейший план действий. В конце концов, он не мог просто так заявиться к командиру армии Инквизиции со словами: «Здравствуй! Я пришел тебе помочь!». После такого эпичного появления в Дориана точно полетит ваза, книга или, чего хуже, меч.
Каллен вряд ли будет рад, что к нему прислали тевинтерского мага. Ладно, будем честны — он никакому магу не обрадуется. Дориан сначала думал поговорить с Кассандрой, чтобы выяснить, насколько с Калленом все плохо, но та уехала по неотложным делам в Вал Руайо вместе с Жозефиной, поэтому пришлось продумывать стратегию самому. Для начала Дориан пробежался глазами по трактатам о влиянии лириума на обычного человека, затем пролистал парочку фолиантов, рассказывающих о храмовниках, и перечитал главы о лечебной магии.
Периодически Дориан начинал волноваться, представляя, как сильно страдает Каллен, что к нему нужно бежать немедленно, но каждый раз он говорил себе, что если придет сейчас, то ничем не сможет ему помочь.
Дориан прицепил к ремню мешочки с травами и направился в Восточную башню Каллена. Была ночь, на стене по периметру горели факелы, из таверны неслась музыка и пьяные голоса. Дориан закрывал лицо капюшоном, чтобы возможный случайный прохожий его не узнал. Он чувствовал себя вором и из-за этого крайне раздражался.
«Каллен, ну почему с тобой все так сложно? Чего тебе дальше лириум не принимается?» — с досадой подумал Дориан, пытаясь самому себе показаться крайне циничным и ни капельки не влюбленным. Вести Игру с самим собой — что за прелесть?
Поднявшись к двери Восточной башни, Дориан занервничал и сам себя отругал. Что он как неопытный мальчишка? У него здесь важное дело, и никто его не остановит! В порыве нахлынувшей смелости Дориан дернул дверь. Закрыто — как предсказуемо. Осмотревшись, Дориан достал отмычки (ими с ним щедро поделился Варрик, как и некоторыми секретами взлома). Вот-вот должен был грянуть патруль, поэтому пришлось поторопиться.
Замок поддался легко — сам по себе он был слабый и закрыт только на один оборот ключа. Дориан с тихим ликованием открыл дверь. В комнате было тихо, темно и холодно. Камин не грел, в нем еле-еле полыхали на сквозняке тлеющие угли. Дориан сделал шаг в темноту и различил тяжелое дыхание, доносящееся из дальнего угла комнаты. Вздохи были хриплыми, натужными и будто застревали в горле.
Дориан сначала зажег несколько свечей, затем подкинул в камин сухой бересты и дров, чтобы огонь вновь разгорелся на углях. В комнате царил хаос: шкаф был свален, всюду валялись книги, стол сдвинут, длинная ширма, отделяющая рабочую зону от спальной, оказалось переломанной чуть ли не на хворост. Сам Каллен спал, сидя в кресле, из уголка его рта стекала ниточка слюна. Он дернулся и застонал, а Дориан постарался сохранить хладнокровие.
«Сначала дать воды, затем переложить и сделать компресс», — сам себе сказал Дориан. Ноги у него оказались ватными, и он опять на себя разозлился. Ну что за излишняя впечатлительность? Почему так трудно действовать четко и уверенно?
Просто… На Каллена трудно смотреть. Особенно Дориану. Особенно сейчас. Он приложил максимум усилий, чтобы подавить в себе все всполохи ненужных сейчас чувств и сделать шаг вперед. Хладнокровие постепенно заволокло мешающее волнение, и Дориану стало проще смотреть на сложившуюся ситуацию.
В комнате становилось теплее, в камине стрекотал огонь. Дориан налил воды в кружку, провел ладонью Каленну от горящего лба до макушки и оставил ее на затылке.
— Сделай маленький глоток, прошу. Я знаю, тебя мучает жажда, — прошептал Дориан, а Каллен, словно затравленный пес, дернулся прочь. Его глаза забегали под сомкнутыми веками. Каллен силился проснуться, но агония тянула его обратно в темноту. Дориан вновь попросил, и огонь в камине вспыхнул ярче, проглатывая сухие поленья целиком. Каллен проснулся, но сбросить с себя пелену из боли и страданий до конца не смог. Он бездумно шарил взглядом вокруг и не совсем понимал, что происходит.
У Дориана кольнуло под ребрами, но он упорно поднес кружку к потрескавшимся губам Каллена. Вода потекла по его заросшему щетиной подбородку, кадык заходил под кожей на горле — Каллен все же сделал несколько глотков.
— Ну почему ты такой глупый? — не выдержал Дориан. Каллен его не понимал — вот и хорошо. — Почему ты сам не попросил помощи? Думаешь, что ты невероятно сильный и отважный? Ты — человек, Каллен, всего лишь человек! Тебе надо брать с Инквизитора пример. Максвелл хорошо устроился, нашел себе эльфа на должность личного лекаря и горя не знает, — усмешка проскользнула в интонации Дориана.
Каллен, конечно, ни слова не понял, но если бы он мог ответить, то сказал бы следующее: «Я сам со всем справлюсь». Дориана восхитила стойкость и терпение Каллена, и к своему сожалению он влюбился в него лишь сильнее.
Огонь разгорелся в полную силу, неприятная прохлада отступила. Пришло время переходить ко второму пункту — Каллена нужно было положить на кровать. Для начала Дориан взмахом руки отодвинул все разбросанные по полу книги к стене, вернул на место шкаф, а уже потом стряхнул с узкой койки то, что осталось от ширмы (хорошей ширмы, между прочим, наверняка подарок Вивьен). Теперь осталось самое сложное — перенести Каллена на кровать. Дориан подошел к нему и взял за руку, та была вялой и бессильной.
— Ты должен мне помочь, Каллен. — Дориан снова просил.
Каллен замотал головой и напомнил обиженного мальчишку, которого силком ведут на прогулку. Дориан был терпелив и настойчив, положил руку Каллена себе на плечи, обхватил его грудь и потянул вверх. Каллен слабо поддался и что-то буркнул. От него остро пахло потом, болью и желчью.
Общими усилиями — неравными, конечно, — Каллена удалось довести до кровати. Дориан потянул его за плечо, чтобы перевернуть на бок — совсем не хочется, чтобы Каллен задохнулся от собственной рвоты, а его точно будет рвать. Поставив рядом с кроватью тазик, Дориан повесил над камином котел с водой и добавил в нее душицы, липы и веретенки. Резко потянуло горькими травянистыми запахами; Дориан помешал отвар. Каллен притих, он лежал на кровати в бессознательном состоянии, только иногда у него подрагивала рука.
Дориана одолело острое чувство справедливости. О тайне Каллена знали только три человека во всем Скайхолде, и, если бы Кассандра не предложила Максвеллу приставить к нему какого-нибудь мага, то тот бы вряд ли сам до чего-то додумался. Во-первых, он сам погружен в собственные проблемы. Во-вторых, Каллен ни о чем не просил, а лишь сообщил о своем решении. «Кассандра предложила мне…» — вспомнил Дориан слова Максвелла. Создавалась впечатление, что весь Скайхолд держится на Кассандре. Почему она позаботилась о состоянии Каллена, а Максвелл — нет? «Ты таишь обиду на него, поэтому пытаешься сделать его виновным в каждом происшествии, в каждой неудаче и ошибке», — сказал себе Дориан. Да, пожалуй, обида имеет место быть. Максвелл перестал быть другом и опорой, отстранился, почти все решения принимает в одиночку, не слушая советы правящего состава, и это сравни предательству для Дориана.
Очень жаль, что Каллен не попросил о помощи. Не попросил о помощи именно Дориана. Дориан не отказал бы! «Кого ты обманываешь, ты бы не удержался от колкостей», — укорил он себя и раздраженно замешал отвар, котелок сильно закачался на крюке. Закипевшая вода зашипела, бросаясь на раскаленные чугунные стены.
В дверь неожиданно постучались. В тишине этот стук раздался чуть ли не яростным раскатом грома. Дориан замер.
— Капитан? Капитан! Вам письмо из Редклифа.
План у Дориана созрел моментально — он спешно подошел к двери, растрепал волосы и оттопырил ворот рубашки, для пущей убедительности еще распахнул кожаный жилет. Пробудив весь свой актерский талант и нагнав томности, Дориан приоткрыл дверь, выдохнул на вояку: «Капитан занят! Но я передам ему письмо», — и забрал конверт. Щеки стражники побледнели, вытянулись, рот открылся так широко, что в него можно было бы без проблем сунуть грушу. Дориан сладко выдохнул и захлопнул дверь прямо перед носом обескураженного стражника. Максвелл сам сказал, что о состоянии Каллена должны знать только трое, поэтому Дориану ничего лучше в голове не пришло — только изобразить разгоряченного страстью любовника командира. Пусть лучше ползут слухи о том, что у Каллена роман, чем слухи о его болезни.
Дориан положил письмо на стол, а Каллен в этот момент судорожно дернулся и сблевал в тазик.
— Очаровательно, — вздохнул Дориан. И почему он действительно не разгоряченный страстью любовник?
Он смочил тряпку, сел на край постели и стер с бледного лица Каллена испарину. Огонь на фитиле свечи задрожал, потянуло расплавленным воском, а сердце Дориана до краев наполнилось нежностью. Он держал компресс у Каллена на лбу и был ужасно счастлив быть рядом хотя бы так.
Ночь проходила тяжело, слышался визг сквозняка, и от сильных порывов ветра дребезжали ставни. Кажется, Дориан несколько раз прикорнул и чуть не завалился на Каллена, но каждый раз вздрагивал, просыпаясь. Его ладонь так и покоилась у Каллена на макушке, через пальцы проходили встрепанные светлые волосы. Дориан старался менять свою магию из разрушительной в созидательную, буквально извлекать из молний покой и отдавать его Каллену. Судя по тому, что Каллен перестал дергаться и болезненно постанывать, у Дориана получилось снять боль.
Время тянулось и изгибалось, рассвет несмело показался в окне. Каллен спал глубоко и спокойно, а Дориан перебрался в его кресло, где уснул и сам.
***
В голове сначала появился звук, затем звук оброс в форму и, в конце концов, зазвучал словом: «Проснись!». Дориан резко открыл глаза. Каллен, чуть пошатываясь, держался за спинку кресла, и был малоприветлив и полностью растерян. Из-за щетины, растрепанных волос и белых губ он походил на пугало. Выстави его сейчас на стену, так он всех воронов Лелианы распугает.
— Я принесу завтрак, — деловито сказал Дориан, пресекая все возможные вопросы со стороны Каллена.
На самом деле, в его планы не входило совместное утро. Изначально Дориан хотел уйти с рассветом, но незаметно для себя уснул. И теперь возникла ситуация, в которой придется неловко объясняться.
— Кто попросил тебя прийти? — бесцветно спросил Каллен, устало и медленно отходя к кровати.
— Я сам по себе пришел, — вскинулся Дориан.
Каллен посмотрел на него, и взгляд его оказался очень красноречивым. В его голове наверняка крутилось что-то вроде: «Дориан, уходи, мне ничего не надо, а Кассандре и Максвеллу я еще покажу, как подсылать ко мне тевинтерских магов! У-у-у-у-у-у!».
— Спасибо, — неожиданно мирно изрек Каллен и лег на кровать.
Дориан опешил. И все? Никаких проклятий? Его не станут гнать прочь? Такого он точно не ожидал.
— Я принесу завтрак, — повторил Дориан и поторопился выйти из комнаты.
До кухни он несся быстрее ветра, желая вытрясти удивление и смущение из своей головы. Каллен все понял и поблагодарил. Создатель, как же просто сделать Дориана счастливым!
На кухне Дориану вручили два горшка куриного бульона и большой ломоть хлеба, и он поспешил назад. Каллен оказался голодным, поэтому выпил бульон махом, а хлеб трескал за обе щеки. Дориан даже предложил ему свою порцию, но он отказался, явно смутившись.
— Я знаю, что ты не так хотел провести свое свободное время, — виновато сказал Каллен.
— Замолчи, — одернул его Дориан. — Просто замолчи. Ты ведешь себя глупо. Ты хоть понимаешь, что без помощи можешь умереть? И тебе после этого хватает ума говорить мне: «Не так ты хотел провести свободное время»? — Дориан мстительно спародировал голос Каллена. — Знаешь что? Помощи просить не стыдно. Ты должен был это сделать! Так я и хочу проводить свое свободное время, потому что на кону стоит твоя жизнь!
Каллен понуро опустил голову. Спорить он не стал.
— Как я могу тебя отблагодарить?
— В следующий раз сделай так, чтобы я действительно хорошо провел время, — нагло сказал Дориан.
***
Максвелл неспешно прогуливался по саду, иногда останавливался и с интересом изучал по-весеннему цветущие деревья. Болезненная усталость понемногу сходила с его лица, но глаза все еще выдавали его ночные кошмары и потаенных призраков.
— Это удивительно. Кругом снега, холодный ветер, но деревья цветут и плодоносят, — нежно сказал он, словно признавался в любви.
— Здесь много магии, — равнодушно ответил Дориан. Ему было не до благоприятного климата, который позволяет деревьям цвести. Он ждал, когда же Максвелл спросит про Каллена, хоть на секунду сделает вид, что озабочен его состоянием.
Дориану казалось, что Скайхолд — проклятое место, черное, вязкое, как торфяные болота. Здесь всем друг на друга наплевать, и только в саду бесконечно цветут вишни и яблони. Здесь любой станет не тем, кем является на самом деле, и только у Дориана оказалась сверхспособность противостоять абсурдному ходу вещей.
Дориану опротивел Скайхолд, а в особенности то, что это место делает с людьми.
— Солас тоже говорит о магии, но я мало что в этом смыслю, — Максвелл пожал плечами.
— Ты не хочешь спросить, в каком состоянии капитан твоей армии? — не выдержал Дориан. Голос его прозвучал едко и остро.
Максвелл полностью развернулся к Дориану и пошарил взглядом по его лицу. Дориана бросило в холодный пот, у него было чувство, что его окатило ледяной водой.
— Я знаю, в каком состоянии капитан моей армии, — отчеканил Максвелл, закладывая руки за спину. — Дориан, ты кое-что не понимаешь. Каллен принял, возможно, главное решение в своей жизни, и он ясно дал понять, чтобы к нему не относились по-особенному.
Повинуясь ветру, несколько белых цветов сорвались с яблони и опали на землю. Дориан глубоко вдохнул, почувствовав по рту сладкий привкус цветущей весны.
— С тобой он точно не пропадет, — добавил Максвелл. — Поэтому я ничего не спрашиваю. Я знаю, что с ним все будет хорошо.
Дориан судорожно начал вертеть в голове остроты, но язык его словно онемел. Максвелл сказал это таким тоном, будто ему были известны все тайны Дориана. От такого бросало в нервную дрожь.
— Дни для Каллена проходят нормально, обострения начинаются ночью, — зачем-то сказал Дориан, хотя Максвелл ясно дал понять, что ему не нужно ни о чем докладывать.
— Все будет хорошо, — туманно повторил Максвелл и двинулся дальше по саду. Шаг его был тяжелым и грузным, таким уверенным, что деревья расступались перед ним. Он становился древним богом, властным и могучим, отцом для каждой твари, владеющий созиданием и всеми секретами мироздания. Он шел, точно зная, что его ноги достигнут земли, и на его плечи опускалось не только бремя всей Инквизиции, но и далекие, забытые столетия.
Дориан моргнул, и видение исчезло. Максвелл казался собой — и именно это было главной иллюзией, которую он сам и создал.
***
Каллена бил озноб. Дориан накрыл его шерстяным одеялом и положил у холодных стоп грелку. Сколько еще таких тяжелых и долгих ночей впереди? Выдержит ли их Каллен? Дориану было тревожно. Что, если Каллен не справится? Лириум слишком мучительно покидал его тело. Дориан поглаживал Каллена по лицу нежно и осторожно, лечебная магия пылала на пальцах голубыми искорками, они оставались у Каллена на коже, после чего таяли, как льдинки, и забирали боль.
Страдания казались бесконечными. Дориан постоянно смачивал компресс и протирал Каллену лоб, давал ему настойки и искренне восхищался его стойкостью и выносливостью. Далеко не каждый храмовник, который был неотъемлемой частью ордена два десятка лет, откажется от лириума. А вот Каллен решительно рвет все связи, превозмогая собственное состояние и физическую зависимость принимать лириум.
Как и в прошлую ночь, Каллен уснул только ближе к рассвету, перестав дрожать и метаться в лихорадке. Дориан поджег пучок мелиссы с черным лотосом, чтобы сны были мягче, и чтобы ушел едкий, кислый запах болезни. Солнце постепенно поднималось над горизонтом, и в комнате повисла сумеречная синева. Дориан устроился в кресле, завернулся в плащ и уснул. На пороге сна он еще прислушивался к дыханию Каллена, пока окончательно не упал в блаженную темноту.
Когда он проснулся, Каллен еще спал, плотно завернувшись в одеяло. Несмотря на свой рост и внушительные габариты, сейчас он больше походил на скрюченного, замерзшего старика. Каллен истощал за последние дни, высох, теперь кожа плотно обтягивала жилистые мышцы.
На завтрак Дориан принес ему мясное рагу и свежий хлеб, но Каллен ел с трудом.
— Тебя надо побрить, — деловито сказал Дориан. — Ты вообще в зеркало давно смотрелся?
— Хорошо, что рядом ты, а не мадам Вивьен, иначе мне было бы предложено не только бритье, но еще и завивка волос, чистка кожи и маски, — устало хмыкнул Каллен.
— Только посмотрите, у командира прорезалось чувство юмора. Где у тебя бритва?
— Ты что, шутишь?
— Нет! Ведь мы уже решили, что ты сегодня главный шутник.
— Дориан, я сам побреюсь.
— Да ты и рук поднять не можешь.
Каллен был смущен и озадачен, а Дориан уже рыскал в поисках приличного лезвия. Но вместо принадлежностей для бритья он наткнулся на кусок мыла, который пах настолько омерзительно, что в горле встал тошнотворный ком. Дориан с полнейшим омерзением отшвырнул мыло и воскликнул:
— Милостивая Андрасте, что это?! Кал великанов?!
Каллен только пожал плечами, а Дориан настаивал:
— Немедленно иди в купальни! Я принесу свое мыло и свою бритву!
— Чтобы потом я пах бергамотом и сандалом?
— Бергамотом и сандалом отдает мой одеколон, — высокомерно заявил Дориан и вышел из башни.
До него крайне запоздало дошел тот факт, что Каллен принюхивался к нему и различил запах ароматной воды. Кровь прилила к щекам, и Дориан уже никак не мог скрыть смущения.
***
Третья ночь началась спокойно. Состояние Каллена совсем немного улучшилось, он сидел за столом и явно не намеревался по первому же требованию отправляться в кровать. Дориан заметил на его лбу легкую испарину.
— Остались силы на работу? — спросил он, ставя на стол мешочки с травами.
Каллен тяжело кивнул и отодвинул от себя желтоватый пергамент.
— Сыграем? — он поставил на освободившийся стол шахматы.
— Тебе нравится, когда я проигрываю? — пошутил Дориан, садясь напротив Каллена. Он почувствовал запах собственного мыла — цветы апельсина — и резко потянул воздух.
— Пожалуй, что да.
Каллен был бледен, и его серые губы изогнулись в слабой улыбке.
Они отыграли партию, в которой Дориан опять проиграл — ну что поделать, игры ему совершенно неподвластны. Он проигрывает во всем и всегда, но уже разучился расстраиваться по этому поводу. Дориан только театрально вздохнул, отдавая слону свою королеву.
— Мог бы и поддаться, — с досадой сказал он.
— Тебе бы это не понравилось, — почти прошептал Каллен, поднимаясь из-за стола.
— Верно. Как хорошо ты меня знаешь, — протянул Дориан и упустил момент, когда Каллена повело в сторону, и он тяжело припал на край стола, почти сваливаясь на пол.
Дориана словно неведомая сила вытолкнула из кресла — настолько быстро он оказался рядом и уже обнимал за грудь. Каллен оттолкнулся от края стола, хотел было уйти от цепких рук Дориана, но сил не осталось — пришлось принять поддержку и кое-как ковылять до кровати. Его снова одолевал жар и озноб.
Дориан пододвинул к постели тазик и уже собрался отойти к камину, чтобы поставить кипятиться воду, но Каллен неожиданно крепко взял его за руку и дернул к себе. Осев на край кровати, Дориан положил ладонь Каллену на лоб, тот был в полном сознании. Пока.
— Знаешь, на что это похоже?
— Нет, мой дорогой, я же не храмовник, слава Создателю, — нежно ответил Дориан, разглаживая морщинку между светлых бровей Каллена и посылая слабую магию.
— Мне кажется, что в моей голове открывается дверь. И я, слишком маленький и слабый, захожу в темный коридор, где несет кровью и железом. Так пахло в тех комнатах, где нас тренировали. — Голос Каллена сипел и проваливался в тишину, некоторые слоги было невозможно разобрать. — Но это не тренировочная комната, это камеры Казематов, где меня пытали. И пытают, прямо сейчас. Мне режут кожу, тычут в меня раскаленным клеймом!..
Каллен прервался, резко вдохнув, а потом дернулся набок, согнулся. Его стошнило, и Дориан переложил ладонь ему на загривок, слабо погладил, задел оттопырившийся ворот рубашки. И здесь, на этом участке кожи ближе к шее, выступали странные метки — вытянутые и чуть загнутые на концах, как… Дориан отодвинул воротник чуть назад и увидел ожог в форме церковного солнца. Круг и пылающие лучи. Рядом с одной меткой была еще одна, уже ближе к лопатке. Дориан задрал подол рубашки — вся спина Каллена была заклеймена десятком солнц. Видения и кошмары оказались горькой действительностью.
Каллен затих, ткнувшись влажным от испарины лбом Дориану в колено. Он тяжело дышал какое-то время, потом резко открыл глаза и дернулся на руках вверх, его лопатки свело судорогой, заставляя прогнуться во всей спине разом, словно его вновь прижигали клеймом. Дориан, не на шутку испугавшись, обхватил Каллена за шею в попытке успокоить.
— Ты не в Казематах, тебя не пытают, ты в безопасности, — зашептал он, а Каллен все бился в его руках, но в какой-то миг затих, устало растянувшись на постели. Сознание его не покидало, а Дориан крепко держал его за плечи.
— Инквизитор поддержал меня, хотя мог заставить принимать лириум дальше, — пробормотал Каллен. Дориан разозлился — вечно все сводится к Максвеллу, словно он — центр вселенной.
— Тебя никто не может заставить, Каллен. Это твое решение.
— Он мог. Он многое может.
Дориану стало не по себе так же, как и вчера в саду. Нечто жуткое, темное, как глубокий ночной кошмар, холодно поцеловало его в загривок. Каллен произносил слова в полубреду, но именно сейчас они звучали слишком правдиво, будто его разум, пораженный видениями и иллюзиями, мог открывать ту самую страшную правду, которую никто не хочет знать.
Дориан накрыл ладонью щеку Каллена, погладил осторожно и ласково.
— Ты тоже многое можешь. В том числе можешь справиться с лириумом.
Каллен слабо улыбнулся и достаточно быстро заснул. В эту ночь его больше не тревожили призраки прошлого, зато странные тени посетили Дориана. В своем коротком сне он видел мужчину, который слишком рано постарел — лицо его, некогда гладкое и серьезное, покрылось глубокими морщинами, а светлые волосы проела седина. Он был тощим, иссушенным страданиями и бесконечной болью, в его бездумных глазах пылала жажда. Старик ползал по самым грязным улочкам неизвестного города, жалкий, опустившийся, и просил денег, лириума, умолял, плакал.
Картинка была немного размытой, вокруг дрожала темнота, а старик плакал, скрюченный собственной немощью. К нему вышел Солас и бросил на его дрожащую руку несколько монет, после чего повернулся прямо к смотрящему из-за стекла на собственное видение Дориана и слишком громко сказал: «Проснись. Тебе здесь нечего делать». И Дориан проснулся, дрожа от холода и страха.
В рассветной тишине слышалось мерное дыхание Каллена — вдох и выдох, вдох и выдох. В последний раз Дориан плакал, будучи мальчишкой, но сейчас ему пришлось приложить все усилия, чтобы слезы не потекли по щекам. Он был до одури счастлив слышать дыхание Каллена.
***
В Скайхолде была библиотека. Нет, не та, которую по крупинкам собирали добровольцы на пепелище Убежища, а та, что была здесь долгие сотни лет. Многие книги покрылись плесенью, мхом и грибами, но были и те фолианты, что не пострадали от влажности и пыли — у них была качественная бумага без примесей льняных волокон и переплет из жесткой кожи.
Дориан взял на себя скромную обязанность разобраться с древней библиотекой и спасти то, что можно спасти. Помогать ему никто не вызвался, и Дориан только сильнее возгордился своим великим делом. Он один со всем разберется, а когда совершит крайне важное открытие — скажем, найдет первый рукописный сборник тевинтерских преданий — тогда все от зависти лопнут.
Библиотеке Дориан выделял по два часа в день, если не было никаких поездок и других более важных дел. Из-за того, что Дориан в последнее время старался как можно чаще быть с Калленом, времени на разбор книг практически не оставалось, но самый страшный кризис отказа от лириума миновал, и у Дориана вновь появилось время заняться библиотекой. Дорога к ней, кстати, была не очень приятной — узкие коридоры змеились по Скайхолду, резко пахли гнилью и были так темны, что в них способен заблудиться даже крот.
Дориан освещал себе дорогу магическим огнем и иногда морщился — из некоторых щелей в стене несло тухлятиной, возможно, где-то в застенках дохли крысы и птицы.
Дверь в библиотеку оказалась чуть приоткрытой, и образовавшаяся щель выпускала свет факелов. Дориан хотел уже резко ворваться в библиотеку и учинить скандал — кто это здесь роется, что ему нужно и пусть убирается к порождениям тьмы восвояси. Но Дориан услышал голос Максвелла и Соласа, что буквально приморозило его к месту.
— …теперь ты мне веришь? — это был Солас.
— Я всегда тебе верил. Теперь я все помню.
— Я должен извиниться…
— Не должен. Этот мир давно ходит по краю.
Дориан не имел даже близкого представления о том, что обсуждают Максвелл с Соласом, и вряд ли он когда-нибудь поймет. Данный факт избавлял его от причастности к чужой тайне, что не могло не радовать. Дориан не хотел знать, что связывает Максвелла и Соласа, подслушивать он тоже не собирался, поэтому решил уйти. Когда он уже повернулся к двери спиной и сделал несколько шагов вперед, до него донеслись последние слова Соласа:
— …все будет так, как должно быть, Эльгарнан.
Дориан застыл на месте, а потом его будто ударили плетью по спине — он дернулся вперед и побежал по коридорам прочь так быстро, как только мог.
Эльгарнан. Эльгарнан.
***
— Зачем ты делаешь это? — спросил Каллен, полусидя на кровати. До пояса он был укрыт одеялом.
— Делаю что? — невозмутимо ответил вопросом на вопрос Дориан.
— Все это.
Дориан оторвался от приготовления лекарства, коротко глянул на Каллена и сказал с укором:
— Что за ребячество? Если ты хочешь о чем-то спросить, то спрашивай.
— Зачем продолжаешь приходить? Мне уже лучше.
— Каллен, мы это уже обсуждали, — вздохнул Дориан. — Если ты решил, что тебе лучше, то это не значит, что я решил так же. Ты еще очень слаб, и тебе нужна помощь.
Каллен, как огня, боялся собственной уязвимости. Ему не хотелось казаться слабым и немощным, он стыдился себя и ждал возможности остаться одному. Во всяком случае, Дориан увидел именно такие причины для подобных вопросов. Придется ему потерпеть еще несколько ночей. Дориан никогда не бросал свои дела на полпути, вот и сейчас он намерен поставить Каллена на ноги.
Дориан вернулся к своему занятию — продолжил выжимать в ступке сок из листьев эльфийского корня. Вот только Каллен явно не собирался отставать, его взгляд Дориан чувствовал загривком.
— Почему приходишь именно ты? Почему приходишь на всю ночь? — продолжал давить он. — Мне уже лучше, а ты все еще тут. Дел других нет?
Кажется, дело не только в страхе казаться слабым. Его что-то тревожит и беспокоит, и он пытается разобраться не столько с Дорианом, сколько с самим собой. Вишанте каффас, какой же он твердолобый в чувственных делах. Ответы же очевидны! И воспитанные люди, когда все понимают, но не могут ответить взаимностью, молчат, а не закидывают глупыми вопросами.
— Каллен, — осек его Дориан.
— Почему Максвелл доверился именно тебе? Почему ты даже на секунду не усомнился в правильности моего решения?
— Максвелл доверился мне, потому что я умен и хорош собой. Разве можно мне не доверять? — Дориан попытался увести разговор в другое русло, чувствуя, куда клонит Каллен. — Отвечу и на второй вопрос — ты никогда не казался безумцем, чтобы я подвергал сомнению твои действия.
Каллен молчал, видимо, успокоился и больше не станет приставать с вопросами.
Дориан перелил сок эльфийского корня из маленькой миски в кружку, добавил воды с щепоткой лириумной пыли (отказываться от лириума резко было нельзя, дозы должны существенно уменьшаться каждый день). Повернувшись, Дориан столкнулся со взглядом Каллена, и взгляд этот был ужасно тоскливым. Каллен смотрел так, словно узнал в Дориане того, кого давным-давно потерял.
— И все же почему?
— Ты же знаешь ответ! — вспыхнул Дориан, а Каллен все смотрел бездонными от тоски глазами. Смотрел и все видел.
Происходящее казалось мукой, потому что нет ничего простого в том, чтобы ответить: «Потому что я люблю тебя». Невозможно говорить подобное, когда заранее знаешь, что чувства останутся безответными. «А ты уверен в том, что он к тебе ничего не испытывает?», — спросил у себя Дориан и попытался закрыться от взгляда, сложив руки на груди.
Каллен неожиданно засмеялся, тихо и ненавязчиво, словно услышал приятную историю из прошлого. Тоска исчезла, развеялась, и Дориан оказался в полном смятении. Теперь он думал, что его любовь может оказаться взаимной, но в тоже время он боялся себя обмануть. Зачем Каллен смотрел так?
— Иногда может возникать чувство, что некоторые ситуации повторяются. Кажется, что все это, — Каллен указал пальцем сначала себе на грудь, а потом кивнул Дориану, — уже было. Когда-то очень давно ты уже любил меня, а я был слишком глуп, чтобы все осознать.
Мир в очередной раз раскололся надвое. К Дориану вновь пришло это навязчивое в последнее время чувство нереальности происходящего. События давно минувших дней проталкивались в настоящее и вызывали ужасное беспокойство. Что-то просыпалось.
У Дориана забилось сердце в горле. Он предвкушал нечто… страшное, гремящее, но страх потерять собственную реальность заставлял закрыть глаза на иллюзии и пресловутое «а мне показалось».
— Сейчас тебе многое может мерещиться, — через ком в горле сказал Дориан. — Но это лишь отголоски лириума. Скоро он полностью покинет твое тело и станет легче.
Когда-то давно ты уже любил меня. Нет, Дориан не станет придавать значение этим словам.
— Сядь рядом, прошу. — Каллен похлопал по кровати.
Дориан не нашел в себе сил отказать. Он опустился на край постели, поправил одеяло на ногах Каллена и начал крутить золотое кольцо на пальце (это кольцо — единственный подарок отца, который Дориан принял и сохранил).
— Почитаешь мне? — мирно спросил Каллен.
Дориан кивнул и взял с низкого столика книгу с закладкой. «Ферелденские сказки, которые долгое время считались утерянными» — так вот что интересует командира Инквизиции! Сказки! Как это одновременно и забавно, и очаровательно.
Дориан читал вслух о том, как один банн обернулся большой собакой, чтобы разодрать разбойников, которые похитили его жену. Создатель, как же это по-ферелденски! Каллен слушал вполуха и со слабой улыбкой подремывал. Его немного знобило.
Дочитав, Дориан закрыл книгу, отложил ее на тумбу и тихо спросил:
— Как ты думаешь, древние боги могут ходить среди нас?
— Могут. Они же боги, им позволено все, — тихо сказал Каллен, приоткрыв глаза. Ресницы у него дрожали.
— Чтобы ты сделал, если бы увидел одного из них?
— Убил бы, — безжалостно сказал Каллен. — Иначе есть риск, что он попытается убить меня.
Дориан хотел рассказать то, что слышал у двери библиотеки, но сразу же подумал, что это настоящее безумие. Наверняка он все не так понял, к тому же он слышал всего ничего — несколько предложений, вырванных из контекста. «Все будет так, как должно быть, Эльгарнан», — зазвучало в голове, и свеча на столике потухла. В комнате стало темнее. Дориан поспешил зажечь свечу заново, но Каллен остановил его.
— Не нужно. Давай послушаем ночь.
Ночь говорила северными ветрами, скрипом снегов и древним, утраченным языком. Она говорила миллиардами голосов и плакала звездами.
Дориану приснился белоснежный волк среди лесов и человек, играющий на флейте. Пахло елью и смолой, музыка флейты переплеталась со стрекотом кузнечиков. Волк свернулся кольцом и положил голову человеку на колени. Дориана наполнило странное умиротворение, словно его чем-то опоили. Когда он проснулся, то почувствовал себя все же причастным к огромной тайне Максвелла и Соласа, что совсем его не порадовало.
***
— Тебя что-то беспокоит, друг мой? — спросил Солас и сделал глоток из глиняной чашки.
Дориан вошел в круглую залу с крайне хмурым лицом. Свое недовольство он даже не пытался скрыть.
— Перестань соваться в мои сны, Солас, — жестко высказался Дориан. — Ты переходишь все дозволенные границы.
Солас, всегда внешне спокойный и невозмутимый, лишь вскинул одну бровь, поставив чашечку на стол.
— А тебе никогда не приходило в голову, что это ты суешься в чужие сновидения? — как ни в чем не бывало поинтересовался он.
Дориан разозлился еще больше.
— В отличие от тебя, я признаю границы чужого сознания! Ты вмешиваешься в мои сны! Я постоянно тебя вижу!
— Я ничем не могу тебе помочь, Дориан. Успокойся. Вот, выпей чаю, — Солас повел рукой в сторону дымящейся глиняной чашки. — Я терпеть не могу чай, но он с травами. Очень полезно.
По руке Дориана зазмеилась искрящаяся молния, но Солас даже не дернулся. Он выпрямился в своем кресле и положил руки на подлокотники. Такой безмятежный, спокойный… Дориану показалось, что круглая зала, в которой они находились, начала вращаться по часовой стрелке, и он был на самом краю, а центром так и оставался Солас.
Картины на стенах начали оживать: проступали деревья, запахло хвоей так удушливо, как во сне прошлой ночью, показались долийские охотники и послышались их странные песни под ритмичный стук барабанов и лязг мечей. Веточка молодой березы коснулась плеча Дориана, а он даже не вздрогнул, потому что его затягивало все глубже, он пропитывался видениями и будто был не собой.
Здесь никто не является собой.
Полетели стрелы и копья, они скользнули прямо сквозь Дориана, и он обернулся. Белоснежный волк гулко завыл на вершине холма, его хотели поймать, даже не понимая, что он давно сдался.
Дориану стало грустно, тоска парализовала все его тело, и он упал в мягкий мох и зелень. Мимо него бежали охотники и продолжали пускать стрелы и копья, завывая страшные песни. Деревья врывались в небеса, и солнца было почти не разглядеть. Дориан ловил лишь тени, звуки, запахи. Они так много потеряли, а забыли — еще больше.
В этих странных видениях он на секунду понял, почему Каллен прошлой ночью смотрел на него с неисчерпаемой тоской. Но секунда прошла, и озарение померкло.
Дориан проснулся. Под щекой был совсем не мох, а холодные каменные плиты пола. Солас по-прежнему сидел в кресле.
— Поднимайся, — равнодушно сказал он. — И в следующий раз приходи с реальной проблемой.
Дориан встал с пола, ощущая слабость во всем теле. Картины были на своем месте: вот деревья, охотники, белый волк. И все в краске, ничего не оживает и не двигается. Дориан поспешил убраться подальше, мечтая лишь об одном — забыть все то, что ему мерещилось.
Скайхолд — проклятое место.
***
Каллен постепенно шел на поправку. Теперь его ночи проходили в покое, он крепко спал, вернулся аппетит. Больше они ничего не обсуждали, Каллен не задавал вопросов и по возможности прятал взгляд. Наверное, ему было неловко за бурю тех вопросов, он нашел на них ответы и теперь молчал. Дориан же понял, что его присутствие рядом больше не требуется. Он перестал приходить, переключившись на собственные дела, которые отвлекли его от ненужных мыслей.
Дориан все больше времени проводил в старой библиотеке, разбирая книги, потом практиковался в лечебной магии — да-да, он решил, что это весьма полезно и пригодится еще не раз. Ему, конечно, не стать талантливым врачевателем (для этого требуется детальное знание анатомии), но основы медицины Дориан планировал изучить. Снимать боль и мелкие недомогания он уже умел и желал научиться большему, что было крайне непросто. Ничего, времени у него было навалом, потому что Инквизиция перешла в разведку, Максвелл оставался в Скайхолде, никуда не выезжая, и всем оставалось только ждать вестей и приказов.
— Кому-то интересно место древности и тайн? Как неожиданно, — раздался чуть хрипловатый, низкий женский голос. Повеяло холодом. — Не подозревала я, что кто-то здесь еще тяготеет к старым фолиантам.
Дориан отложил книгу со стертым текстом к остальному мусору.
— Здравствуй, Морриган, — без особого энтузиазма поприветствовал он ее. — Я почти разочарован тем, что ты пришла так поздно.
— Не все свершается вовремя, Павус.
— Что именно ты хочешь здесь найти? — Дориан повел рукой вокруг себя.
— Имею интерес я к истории эльфийского народа, — мелодично произнесла Морриган, останавливаясь у одного из стеллажей. Ее паучьи пальцы пробежались по корешкам книг. — Мы знаем столь мало.
Дориан, приподняв бровь, искоса глянул на нее.
— Почему именно эльфийского? — поинтересовался он. Почему всех так тянет к истории эльфов?
Дориан взмахом руки отправил на полку парочку сохранившихся книг. В свете горящих свечей Морриган казалась ненормально бледной, а ее желтые глаза словно пылали Тенью.
— Это место не такое, каким хочет казаться. То же самое происходит и с остальным миром — все не то, чем кажется, — неожиданно сухо и строго сказала она без напускной игры слов.
Дориан безмолвно с ней согласился. Весь Тедас — иллюзия, весь Скайхолд — лишь декорация в игре кого-то по-настоящему сильного и могущественного, того, кто старше Корифея на тысячи лет, того, перед кем все они — жалкие букашки. Дориану было приятно знать, что есть кто-то, кто разделяет его туманные и порой тревожные ощущения.
— Иногда мне кажется, что Корифей существует лишь для отвода глаз, — со вздохом сказал он. — Он лишь жалкая пешка, как и мы все.
— Все так и есть, — прохрипела Морриган и сняла с полки одну книгу, нежно, почти любовно стерла ладонью пыль с деревянной обложки. — Мы не случайны в этом мире, и в ход игры вносим свою лепту. Не стоит забывать об этом.
Она мечтательно улыбнулась. Дориан волей-неволей прислушивался к ее словам. Морриган была мудра и обладала острой интуицией, она чувствовала переменчивость ветров и человеческих настроений. Ее нельзя было не слушать.
— Собрал вокруг себя интересных созданий наш Инквизитор. Да и сам он не менее интересен других. — Морриган искусно плела свою речь, как паутину, и Дориан знал, что слово «создания» она употребила не случайно.
Остаток вечера они провели в тишине, только иногда переговаривались по поводу обнаруженных книг.
***
Дориан неспешно поднимался по ступеням к башне магов — погода стояла отличная, и торопиться совершенно не хотелось. От размышлений Дориана отвлек раздавшийся за спиной голос.
— Дориан, зайди ко мне, — приказал Каллен. Да, он именно приказал.
Гром среди ясного неба, не иначе. Возмущению Дориана не было предела. Он обернулся, Каллен стоял на первых ступенях лестницы.
— Хочешь преподнести мне бутылку антиванского вина? Давно пора, я заслуживаю благодарности за свой немыслимый труд, — усмехнулся Дориан.
— Зайди ко мне, — настырно повторил Каллен. — Это важно.
Лицо его было совершенно нечитаемым — не то он был зол, не то расстроен. Дориан же не мог понять, чем вызвал интерес командира к своей персоне. Каллен приказал ему прийти — это, безусловно, возмущало, но в тоже время будоражило.
Каллен не стал ждать ответа, ушел. Дориан, выждав несколько минут, направился в Восточную башню через всю стену Скайхолда. Стоило ему только постучаться в дверь, как Каллен нарисовался на пороге, зыркнул внимательно и раздраженно, затем схватил прямо за грудки, и Дориан моментально утонул в поцелуе. Реальность закрутилась в воронку, смазалось пространство. Дориан вцепился в воротник кителя, оттолкнул Каллена от себя. Расстояние между ними увеличилось буквально на шаг.
— Какого… — выдохнул Дориан и не успел ничего более сказать, потому что Каллен схватил его за шею, подтягивая обратно к себе. Его сильные, жесткие пальцы впивались в загривок и не давали отстраниться. Каллен целовал, дышал с шумом, пытался добиться ответа, а Дориан приложил ладони к его бокам и укусил молниями, чтобы отрезвить. Каллен дернулся, но не отступил, только сильнее надавил пальцами, прихватил зубами губы.
Защищаться или нет? Дориан мог бы обжечь магией, мог бы ударить коленом прямо в пах, мог бы… Да, он мог бы. Но вместо этого открыл рот и подался вперед, решив, что разберется со всем позднее.
В каждом движении Каллена читалось давно таившееся желание. Он целовал, тяжело тянул воздух, остановился, прижимая Дориана к себе. Лоб ко лбу. Должно быть, так ласкают тех, по кому очень скучают. Дориан невольно вспомнил взгляд Каллена той ночью, и под ребрами все сжалось.
Когда-то давно я уже любил тебя.
Каллен приложил Дориана сначала о стену, затем дернул к столу. Вокруг с тихим, коротким треском заискрилось электричество — так происходило всегда, когда Дориан слишком резко и сильно возбуждался. Всполохи молний ощущались на коже, запахло приближающейся грозой.
Дориан сел на край стола, раздвинул ноги и крепко схватил Каллена за бедра, подтаскивая его к себе плотнее. На пол что-то упало, полетели листы с отчетами, но сейчас никому до них не было дела. Ох, Создатель, сейчас ничего не имело значения — только их поцелуй и горячее дыхание.
Каллен задрал на Дориане рубашку, разодрав сначала в клочья верхнюю тунику, потому что не получилось справиться с массой заклепок и ремней, потянул с него штаны вниз. Дориану тоже хотелось скорее избавить Каллена от одежды, ощутить его горячую кожу под своими пальцами, вот только Каллен отстранил его руки и опустился на колени. О нет. Нет! Такого Дориан точно не ожидал. О таком он мог лишь мечтать перед сном, но Каллен, гарлок его задери, определенно собирался отсосать.
Все слова и мысли потухли ровно в тот момент, когда Каллен взял в рот. Дориан схватился крепче за край стола, потому что его немного повело в сторону. Внизу живота все горело, а его член был во рту у Каллена.
Отсасывал он, конечно, неумело, зато с вдохновением, явно желая сделать приятное. Дориан еле держался, его одолевало множество эмоций разом: хотелось и постонать, и покричать, и благодарить — и почему это все нельзя было делать одновременно? Воздух становился густым, было трудно дышать. Каллен вбирал член Дориана в рот и держал ладони на его боках, поглаживая живот.
От накала эмоций и слишком долгого томления Дориан кончил довольно быстро, его выгнуло, вывернуло, распотрошило так сильно, что под веками заплясали звезды. Ему так хотелось завалиться на стол, но вместо этого он ухватился пальцами за ворот распахнутой куртки Каллена и потянул его к себе. От него горячо пахло потом и спермой, и Дориан облизал его губы, втянул в новый поцелуй. Теперь была его очередь благодарить.
Единственное, что различало их в этот момент — это взгляды. Взгляд Каллена был трезвым и рассудительным, он хватался за каждую секунду и отслеживал каждое движение. У Дориана же на глазах лежала дымка, он становился рассеянным и потерянным. Его руки несколько раз сорвались с пуговиц на штанах Каллена, одна даже оторвалась.
За дверью послышался какой-то шорох, но быстро растаял и забылся. Дориан наконец разобрался с пуговицами, спустил с Каллена штаны и обхватил его напряженный член ладонью, возобновляя поцелуй.
Как же было бы забавно, если бы кто-нибудь зашел: например, Кассандра. Наверняка ее постигло бы великое смущение. О! Нет, зайти должна преподобная матушка Жизель. Она бы вскрикнула, затем ее поразило бы яркое смущение, крик и, возможно, слезы. Но врываться никто не спешил, а Дориан все целовал Каллена, ощущая его руки на своих плечах и спине, двигал ладонью по члену все быстрее и быстрее.
Каллен тяжело задышал, целуя в шею, облизывая уши, в одно мгновение напрягся и кончил, а Дориан продолжил водить рукой по его члену и поглаживать по животу. Поцелуи стали легче, дыхание постепенно пришло в норму.
— Для тебя это достаточно приятное времяпрепровождение? — хрипло спросил Каллен.
— Не хватает вина и лепестков роз под моей задницей, — пошутил Дориан, опуская ладони Каллену на грудь.
— С лепестками могут возникнуть проблемы, а вот вино принесу, если ты придешь ко мне вечером.
Каллен чуть отстранился, чтобы посмотреть Дориану в лицо. Он провел большими пальцами по его щекам и легко поцеловал в переносицу.
— То есть, это все не на один раз? — спросил Дориан, желая прояснить ситуацию. Ему вовсе не хотелось обманывать себя напрасными надеждами.
— И даже не на два, — ответил Каллен, оставляя поцелуй на виске.
***
Корифей был убит. Солас и Максвелл исчезли. Почти весь Тедас думал, что мир устоит и со временем вернется в покой. Но в тенях полз шепот, и земля под ногами грозилась разойтись страшными трещинами.
Скайхолд был в замешательстве: никто не знал, что делать — праздновать победу или искать пропавшего Инквизитора. Совет решил сказать всем, что после победы Инквизитор решил незамедлительно отправиться в паломничество, чтобы почтить память падших и вознести дары Андрасте. Он вернется тогда, когда посчитает нужным, или не вернется вообще. Эта новость взбаламутила умы воинов и пилигримов, возмутила магов и насторожила Стражей, но они обо всем забыли очень быстро и легко, потому что великим героям позволительно пропадать и появляться только на страницах истории.
Дориан был встревожен гораздо больше остальных, потому что он видел, как Максвелл исчез. От сражения еще не развеялась пыль, у Дориана от нее слезились глаза. Посох в руках накалился от магии, а небо над головой было темным, густым, но больше не пылало редкими зелеными вспышками.
Дориан смотрел в него, лежа на холодных камнях, недалеко от него валялись трупы воинов и мертвый Корифей — уродливый и беззащитный, с широко раскрытыми глазами и свисающим из гнилой пасти языком. На его застывшем лице отражался страх. Наверное, он испугался собственной смерти. Или же он видел нечто такое, чего не заметил никто другой.
Дориан приподнялся на локте и отполз к большому валуну, чтобы прислониться к нему спиной и отдышаться. Он не был сильно ранен, но тело болело от ушибов и мелких порезов. На лице были разводы от сажи, губы потрескались, и очень хотелось пить. Дориан осмотрелся: Кассандра помогала Варрику подняться на ноги, Бык собирался победно протрубить в рог, остальных пока не было видно.
Дориан, вздохнув, поднялся на ноги, опираясь на посох. Нужно найти Максвелла. Где он? Почему никто другой его не ищет? Дориан неспешно прошелся по площадке, обходя валуны и крупные куски от развалившихся стен, спустился на нижний ярус полуразрушенного храма, увидел бездыханные тела Сэры и Блэквола. В горле встал ком — ни вздохнуть, ни выдохнуть.
Дориан двинулся дальше. Вивьен и Коул помогали раненным — наверное, это будет единственный раз, когда они работали сообща. Дориан спустился еще на ярус ниже и застыл, прижавшись к на удивление целой стене. Максвелл поднял с земли половину сферы Корифея и ухмыльнулся, заметив Дориана. Он что-то сказал: тихо, непонятно, по губах не прочтешь. Возможно, слова были произнесены на другом языке.
К Максвеллу подошел Солас со второй половиной сферы, он выглядел подавленным и расстроенным. Дориан опустился на следующую нижнюю ступеньку. Солас поднял на него тоскливый взгляд, как… у того белого волка из снов. Невыносимая грусть охватила Дориана, словно Солас заразил его своей печалью, отдал ее всю.
Казалось, что вот-вот пойдет дождь. Это предвкушение грозы трепетало у Дориана под сердцем, ему захотелось немедленно преодолеть лестницу, которая вдруг оказалась очень длинной, извилистой, с высокими ступенями.
Мир не такой, каким кажется.
Солас дотронулся до стены, что когда-то отделяла парадную залу от комнат прислуги, и с нее посыпалось мелкое крошево. Серую пыль подхватил ветер и насмешливо ударил Дориана в грудь.
Дориан, забыв о собственном бессилии и недомогании, побежал по лестнице, а она все не кончалась, проклятые ступени казались бесконечными. Или же Дориан никуда в действительности не бежал, а топтался на месте? Опять иллюзии? Опять обман?!
Максвелл ступил прямо в стену, и Солас последовал за ним. Клеть бесконечных иллюзий выпустила Дориана, и он, наконец, сбежал по лестнице вниз и бросился, как обезумевшая птица, в стену. Он больно ударился плечом о холодную, пыльную поверхность зеркала.
Дориан в первую секунду не мог понять, что происходит. Почему он не прошел следом за Максвеллом и Соласом? Эллювиан, глубоко впечатавшийся в стену и окаймленный почерневшим серебром, улыбался глубокими трещинами. Дориан закричал от бессильной злости, он почувствовал себя преданным и обманутым!
Максвелл был не тем.
Столько жизней потеряно! Столько сил потрачено! А Максвелл ушел! Он ушел. Дориан со всей силы стукнул кулаком в зеркало, костяшки дико обожгло болью, рука онемела до самого локтя. Черные осколки посыпались на землю.
Нужно было вернуться к отряду.
Тела сжигали на кострах недалеко от поля сражения. Огонь съедал трупы, было душно и горько от смога. Дориан молчал. Ему перевязали руку, дали настоек. Он молчал, когда отряд возвращался в Скайхолд. Молчал и во время торжественной, победной речи правящего состава, молчал во время праздника, где чествовали славную победу Инквизитора и его соратников.
Дориан мог молчать еще несколько лет после, но Каллен, пользуясь всеобщей суматохой и реками эля, лившимися из бочек, встряхнул его за плечи и повел в сад. Было тихо, ночное небо оказалось ясным, хотя еще два дня назад его коптил смог от похоронных костров. Свет звезд, не встречая препятствий, сыпался на землю.
— Я хочу тебе кое-что показать, — мягко сказал Каллен и взял Дориана за не перевязанную руку.
Они прошли в беседку, окруженную цветущими вишнями, и мир изменился.
Скайхолд исчез. Его массивные башни и высокие укрепления неспешно растаяли, как утренний туман. Камень стен и заснеженные горы развеивались по ветру, стирались, и вместо них через призрачные тени начали проступать совсем другие пейзажи. Арборская глушь. Или нечто ее напоминающее. У Дориана закружилась голова, он вытянул руку, чтобы опереться о стены беседки, но те были лишь уходящими бликами, как и весь Скайхолд. Вместо стены оказалось крепкое плечо Каллена, за которым все выше и выше росли деревья: пихты, дубы и кедры.
продолжение в комментариях