- Ждешь рассвета? - Я ведь создан для рассвета. ©
пейринг: мужичараХоук/Андерс
рейтинг: pg-13
для Ernst Wolff в благодарность за то, что она оказалась терпима к моей резкости и неотесанности. а также в благодарность за то, что для меня она стала прекрасным собеседником, умелым слушателем и невероятно невероятным человеком
я мудак и ничо не вычитал лал
~1700Хоук всегда испытывал неприязнь к особняку Амеллов. Бестолковые огромные хоромы: темно-серые стены, редкие светильники, холодные комнаты. Интерьер, конечно, по последней моде: красно-золотые цвета на гобеленах и покрывалах, мебель из красного дерева. Но Хоук упорно не видел в киркволлской роскоши ничего притягательного, поэтому не чувствовал себя комфортно. Была только привычка возвращаться после заданий, отогреваться у камина, разбирать письма, лениво полистывать книги из библиотеки.
Со смертью Леандры пропала и привычка возвращаться.
Первые недели Хоук обходил особняк стороной, специально занимал себя длительными походами, а когда оказывался в Киркволле, то пересиживал у друзей. В основном, конечно, в «Висельнике». Андерса, разумеется, это раздражало, ведь Хоук мог спокойно ночевать у него, но Гаррету было неловко стеснять мага, у того комнатка совсем крохотная, и кровать узкая, вдвоем тесно и неудобно. К тому же не хотелось лишний раз попадаться на глаза пациентам, ведь могли поползти слухи, которые легко достигают ушей храмовников. Хоук уже не мог, как раньше, оставаться без внимания, идя по улицам Киркволла.
Особняк стыл, только редкие обитатели в лице трех слуг еще как-то поддерживали порядок, но без руки хозяина все катилось в мор.
Дом медленно покрылся бы паутиной, если б Хоука, наконец, не загрызла совесть. Ох, Создатель, его матушка так мечтала вернуть семейное гнездо Амеллов, а он все забрасывает из-за тоски по ней и Бетани, и Карверу. С ними дом наверняка обрел бы уют.
Бодан был крайне рад встретить хозяина, Сэндал протянул новенькую руну, Орана скромно улыбнулась.
И все же не было в этих стенах души.
До определенного момента.
— Что это? — недоуменно спрашивает Андерс.
— Ключи от моего поместья, что же еще? — улыбается Хоук.
Андерс медлит с ответом, смотрит на тройку тяжелых ключей, висящих на кольце, и Хоук начинает слегка нервничать. Может, зря он это?
— Ох, прости, — Андерс, наконец, поднимает взгляд. — Я не ожидал такого подарка.
Хоук щурится, пытаясь раскусить истинные чувства Андерса. Этот хитрец очень хорошо умеет их прятать и маскировать. Андерс улыбается, но улыбка трогает лишь правый уголок губ — явный признак смятения.
— Возьми, — настаивает Хоук.
Он берет Андерса за руку и вкладывает связку ключей ему в ладонь, сжимает пальцы.
— Ты уверен, что это хорошая идея? Все же я...
— Не начинай, — обрывает Хоук. — Я уверен.
Андерс вздыхает, явно смягчаясь и уступая. Вот всегда он так: волнуется, переживает, надумывает всякого, а потом уступает.
— Таким глупым иногда бываешь, — дразнится Хоук.
Улыбка Андерса становится более открытой, и сам он расслабляется, будто готов посмеяться над собой. Он бережно убирает ключи во внутренний карман куртки, обнимает Хоука за шею, шепчет на ухо:
— Я знаю, что это многое для тебя значит.
Хоук только коротко кивает, а затем легонько кусает Андерса за подбородок — родной, привычный жест. Андерс не может не улыбаться, он весь сияет, как золотой огонек у входа в его лечебницу.
***
В доме становится до странности уютно.
Хоук никогда прежде не испытывал такого острого желания возвращаться. В какой-то момент ему всерьез стало казаться, что комнаты наполнились теплом, серые стены перестали угнетать, а цветные витражи так и норовят поймать как можно больше солнечного света.
Хоук идет домой с радостью, с охотой, спешит в особняк, забывая здороваться со встречной знатью. И все вроде бы как прежде, но что-то незримо изменилось.
На низкой тумбе в парадной — черные перчатки из грубой ткани. На камине в зале — две пустые склянки и исписанный лист. На низком столике рядом — раскрытый фолиант на одном из мертвых языков (Хоук понятия не имеет, на каком именно). В библиотеке пустые полки оказываются заставленными, а на обивке кресла появляется крохотное пятно от чернил, которое явно пытались оттереть. На стуле в спальне висит серый плащ с перьевым воротом, на настенных полках — разных размеров сосуды, полные цветными жидкостями , а у окна растянута нить со скрученными в маленькие венички травами.
Хоук цепляется за каждую деталь, запоминает все эти мелочи.
Андерс бывает таким неаккуратным, когда увлекается делом. Чернильное пятно на обивке кресла наверняка оставлено в тот момент, когда он со свойственной ему жаждой знаний переводил древние письмена. И склянки он оставил на камине наверняка из-за того, что поспешил развесить собранные травы.
Хоук изучает каждый след Андерса. Сначала — прикоснуться к жестким перчаткам (Андерс надевает их при сборе трав), затем завернуть склянки в бумагу, чтобы не потерялись, убрать исписанные листы в конверт, закрыть раскрытую книгу, сложить серый плащ.
Хозяина следов Хоук находит на подоконнике. Он отдергивает тяжелую занавеску и видит премилую картину: Андерс читает в последних лучах уходящего солнца.
— Можно же свечи зажечь, — говорит Хоук.
Андерс не отрывается от книги, бормоча в ответ:
— Привык экономить.
Хоук испытывает жгучее желание немедленно отобрать книгу и сгрести Андерса в объятия. Запоздалое понимание того, кто именно сделал его дом действительно домом, слишком резко вспыхивает в мозгу.
Хоук благодарен. Ох, как же он благодарен.
— Андерс, — почти шепчет Хоук и кладет ладонь Андерсу на загривок.
— Гаррет, — в тон ему отвечает Андерс и пытается скрыть улыбку. Он все еще не поднимает головы, выжидая, что будет дальше.
Гаррет, Гаррет, Гаррет.
Только Андерс зовет его по имени, говорит, что оно гремит, как гром, и предвещает бурю. Хоук — предвестник бури. Там, где он, всегда случаются ураганы и штормы.
— Ты дразнишь меня, — не вопрос, а утверждение.
Андерс действительно дразнит, нарочно не обращая внимания на Хоука.
— Вот еще, — нараспев говорит Андерс и наконец поднимает голову.
Хоук долго смотрит в его тепло-карие глаза, сжимает в пальцах его светло-золотые волосы и склоняется, целует в губы остро, жадно, настойчиво. Андерс выдыхает. Книжка выпадает из его рук, и он обнимает Хоука за шею, но теснее не прижимается, потому что детали доспеха больно упрутся в грудь, прикрытую одной лишь рубахой.
— Переоденься сначала, — недовольно шепчет Андерс, пытаясь отстраниться.
Пальцы в перчатках не дают никакого тепла, и Андерса это злит.
— Поможешь?
— Еще чего!
Хоук отступает, довольно и нагло смотря на Андерса: тот выглядит таким взъерошенным, возбужденным, и губы красные от далеко не нежного поцелуя. Хоук любит, когда Андерс выглядит именно так.
— Идем-идем, поможешь мне.
Андерс откладывает книгу, оставляет ее на подоконнике («Еще один след», — думает Хоук) и идет в покои.
Хоук долго возится с застежками на доспехах, снимает тяжелые наручи, наплечники, отстегивает наколенники. Андерс помогает ему, пальцы у него ловкие и нежные, шнурки поддаются ему очень легко. От Хоука пахнет потом и солью, запах сильный и сытный. Андерс быстро облизывает губы, что не ускользает от пристального взгляда Хоука.
Прикосновение к щеке, уже кожа к коже, никакого железа, от одного только ощущения родного тепла Андерс готов застонать. Но он держится, отступает от Хоука, идет к высокой тумбочке, на которой стоит тара. Хоук, как преданная собака, тащится за ним, плюхается на стул рядом и тянет с себя рубаху, небрежно бросает ее на пол.
— С тебя песок сыпется, — замечает Андерс, наполняя тару водой из кувшина.
Он мочит тряпку, поворачивается к Хоуку, тот смотрит... Ох, Андрасте, как же он смотрит: цепко, внимательно, изучающе. Сколько лет знакомы, а он все равно продолжает смотреть, как в первую встречу. «Что ты пытаешься найти?», — невольно задается вопросом Андерс; а Хоуку всего лишь важно запоминать каждую секунду, ведь она больше никогда не повторится, и их в какой-то момент не станет в этом мире.
Хоук ценит каждый миг. У Андерса от этого болезненно сжимается сердце.
Он присаживается между ног Хоука, начинает омывать его плечи, шею, касается влажными пальцами скул, ерошит бороду, а затем легко притрагивается к самому кончику носа.
— Странно, ты никогда не рассказывал о метке.
Андерс проводит пальцем по переносице Хоука. Он не знает, почему заинтересовался именно сейчас, до этого не придавал этому особого значения. Отметина и отметина, в Киркволле много людей со странными знаками на теле.
Хоук, явно не ожидавший такого интереса, медлит. Отвечает только через несколько минут, воссоздавая картины прошлого:
— Я получил ее в семнадцать. Мой учитель по искусству боя сказал, что достойный воин никогда не должен забывать лицо своего врага, никогда не должен забывать о том, что он отнимает жизнь. — Хоук указывает на темно-красный росчерк вдоль переносицы. — Это — память. Я убийца, Андерс. Метка не позволяет мне этого забыть.
Андерс кладет локоть Хоуку на колено, смотрит снизу вверх.
— Надеюсь, что когда-нибудь подобный знак сойдет с твоего лица, — с улыбкой говорит он.
— Вряд ли, — усмехается Хоук
— Как жаль. Я всегда мечтал о благородном прекрасном принце, — без тени смеха говорит Андерс. — А мне достался грубый вояка с сомнительным прошлым.
Хоук тут же напрягается, подбирается весь, но Андерс расходится смехом, наблюдая за его реакцией:
— Ты правда поверил? Гаррет, какой же ты бываешь дурной!
Хоук не отвечает, слишком резко поднимается со стула.
— Принц, значит?
— Я же пошутил!
Хоук бережно, но с ощутимым напором и силой, берет Андерса под локти и вздергивает на ноги. Андерс ойкает и инстинктивно начинает упираться.
— Я тебя сейчас покажу принца.
Хоук ловко перехватывает Андерса за пояс и взваливает его к себе на плечо, тащит в постель.
— Ты не понимаешь шуток, остолоп!
Андерс начинает колотить его кулаками по широкой спине, пока не оказывается грубо скинутым на мягкую перину. Хоук валится сверху, вжимает в постель. От него веет жаром, силой, запах моря не смылся с его кожи, и Андерс в тот же миг впивается пальцами в его загривок, обхватывает ногами за пояс, прижимается, целует. Целует сначала быстро, тыкается губами в щеки, в веки, в нос, а затем прижимается к его губам.
Хоук издает короткий рык и сжимает руки у Андерса на ребрах, окончательно подминая его под себя.
Андерс родной, самый лучший, он сейчас в его объятьях, отзывчивый, чувственный.
— Как легко тебя раззадорить, — со смехом шепчет Андерс.
— Молчи, — обрывает его Хоук.
Он целиком укрывает его собой, подкладывает ладони ему под голову, упирается своим лбом в его лоб и дышит глубоко, шумно. Андерс продолжает обнимать, пытаясь вспомнить, когда в последний раз Хоук был таким чувственным. Чувственность и Хоук — две совершенно разные вещи.
— Останься здесь навсегда, — серьезно говорит Хоук.
Его дыхание остается у Андерса на губах.
— Гаррет.
— Ты будешь рядом всегда. Я требую.
Андерс жмурится от того, что между ребер приятно и сильно щекочет. Даже сбивается дыхание.
— Я сделаю все, чтобы остаться рядом с тобой навсегда, Гаррет.
И Хоук кусает его губы, сжимает крепче.
О, Андрасте, дай мне сил, чтобы не потерять его, думает Андерс перед тем, как шагнуть в пропасть собственных чувств.
рейтинг: pg-13
для Ernst Wolff в благодарность за то, что она оказалась терпима к моей резкости и неотесанности. а также в благодарность за то, что для меня она стала прекрасным собеседником, умелым слушателем и невероятно невероятным человеком
~1700Хоук всегда испытывал неприязнь к особняку Амеллов. Бестолковые огромные хоромы: темно-серые стены, редкие светильники, холодные комнаты. Интерьер, конечно, по последней моде: красно-золотые цвета на гобеленах и покрывалах, мебель из красного дерева. Но Хоук упорно не видел в киркволлской роскоши ничего притягательного, поэтому не чувствовал себя комфортно. Была только привычка возвращаться после заданий, отогреваться у камина, разбирать письма, лениво полистывать книги из библиотеки.
Со смертью Леандры пропала и привычка возвращаться.
Первые недели Хоук обходил особняк стороной, специально занимал себя длительными походами, а когда оказывался в Киркволле, то пересиживал у друзей. В основном, конечно, в «Висельнике». Андерса, разумеется, это раздражало, ведь Хоук мог спокойно ночевать у него, но Гаррету было неловко стеснять мага, у того комнатка совсем крохотная, и кровать узкая, вдвоем тесно и неудобно. К тому же не хотелось лишний раз попадаться на глаза пациентам, ведь могли поползти слухи, которые легко достигают ушей храмовников. Хоук уже не мог, как раньше, оставаться без внимания, идя по улицам Киркволла.
Особняк стыл, только редкие обитатели в лице трех слуг еще как-то поддерживали порядок, но без руки хозяина все катилось в мор.
Дом медленно покрылся бы паутиной, если б Хоука, наконец, не загрызла совесть. Ох, Создатель, его матушка так мечтала вернуть семейное гнездо Амеллов, а он все забрасывает из-за тоски по ней и Бетани, и Карверу. С ними дом наверняка обрел бы уют.
Бодан был крайне рад встретить хозяина, Сэндал протянул новенькую руну, Орана скромно улыбнулась.
И все же не было в этих стенах души.
До определенного момента.
— Что это? — недоуменно спрашивает Андерс.
— Ключи от моего поместья, что же еще? — улыбается Хоук.
Андерс медлит с ответом, смотрит на тройку тяжелых ключей, висящих на кольце, и Хоук начинает слегка нервничать. Может, зря он это?
— Ох, прости, — Андерс, наконец, поднимает взгляд. — Я не ожидал такого подарка.
Хоук щурится, пытаясь раскусить истинные чувства Андерса. Этот хитрец очень хорошо умеет их прятать и маскировать. Андерс улыбается, но улыбка трогает лишь правый уголок губ — явный признак смятения.
— Возьми, — настаивает Хоук.
Он берет Андерса за руку и вкладывает связку ключей ему в ладонь, сжимает пальцы.
— Ты уверен, что это хорошая идея? Все же я...
— Не начинай, — обрывает Хоук. — Я уверен.
Андерс вздыхает, явно смягчаясь и уступая. Вот всегда он так: волнуется, переживает, надумывает всякого, а потом уступает.
— Таким глупым иногда бываешь, — дразнится Хоук.
Улыбка Андерса становится более открытой, и сам он расслабляется, будто готов посмеяться над собой. Он бережно убирает ключи во внутренний карман куртки, обнимает Хоука за шею, шепчет на ухо:
— Я знаю, что это многое для тебя значит.
Хоук только коротко кивает, а затем легонько кусает Андерса за подбородок — родной, привычный жест. Андерс не может не улыбаться, он весь сияет, как золотой огонек у входа в его лечебницу.
***
В доме становится до странности уютно.
Хоук никогда прежде не испытывал такого острого желания возвращаться. В какой-то момент ему всерьез стало казаться, что комнаты наполнились теплом, серые стены перестали угнетать, а цветные витражи так и норовят поймать как можно больше солнечного света.
Хоук идет домой с радостью, с охотой, спешит в особняк, забывая здороваться со встречной знатью. И все вроде бы как прежде, но что-то незримо изменилось.
На низкой тумбе в парадной — черные перчатки из грубой ткани. На камине в зале — две пустые склянки и исписанный лист. На низком столике рядом — раскрытый фолиант на одном из мертвых языков (Хоук понятия не имеет, на каком именно). В библиотеке пустые полки оказываются заставленными, а на обивке кресла появляется крохотное пятно от чернил, которое явно пытались оттереть. На стуле в спальне висит серый плащ с перьевым воротом, на настенных полках — разных размеров сосуды, полные цветными жидкостями , а у окна растянута нить со скрученными в маленькие венички травами.
Хоук цепляется за каждую деталь, запоминает все эти мелочи.
Андерс бывает таким неаккуратным, когда увлекается делом. Чернильное пятно на обивке кресла наверняка оставлено в тот момент, когда он со свойственной ему жаждой знаний переводил древние письмена. И склянки он оставил на камине наверняка из-за того, что поспешил развесить собранные травы.
Хоук изучает каждый след Андерса. Сначала — прикоснуться к жестким перчаткам (Андерс надевает их при сборе трав), затем завернуть склянки в бумагу, чтобы не потерялись, убрать исписанные листы в конверт, закрыть раскрытую книгу, сложить серый плащ.
Хозяина следов Хоук находит на подоконнике. Он отдергивает тяжелую занавеску и видит премилую картину: Андерс читает в последних лучах уходящего солнца.
— Можно же свечи зажечь, — говорит Хоук.
Андерс не отрывается от книги, бормоча в ответ:
— Привык экономить.
Хоук испытывает жгучее желание немедленно отобрать книгу и сгрести Андерса в объятия. Запоздалое понимание того, кто именно сделал его дом действительно домом, слишком резко вспыхивает в мозгу.
Хоук благодарен. Ох, как же он благодарен.
— Андерс, — почти шепчет Хоук и кладет ладонь Андерсу на загривок.
— Гаррет, — в тон ему отвечает Андерс и пытается скрыть улыбку. Он все еще не поднимает головы, выжидая, что будет дальше.
Гаррет, Гаррет, Гаррет.
Только Андерс зовет его по имени, говорит, что оно гремит, как гром, и предвещает бурю. Хоук — предвестник бури. Там, где он, всегда случаются ураганы и штормы.
— Ты дразнишь меня, — не вопрос, а утверждение.
Андерс действительно дразнит, нарочно не обращая внимания на Хоука.
— Вот еще, — нараспев говорит Андерс и наконец поднимает голову.
Хоук долго смотрит в его тепло-карие глаза, сжимает в пальцах его светло-золотые волосы и склоняется, целует в губы остро, жадно, настойчиво. Андерс выдыхает. Книжка выпадает из его рук, и он обнимает Хоука за шею, но теснее не прижимается, потому что детали доспеха больно упрутся в грудь, прикрытую одной лишь рубахой.
— Переоденься сначала, — недовольно шепчет Андерс, пытаясь отстраниться.
Пальцы в перчатках не дают никакого тепла, и Андерса это злит.
— Поможешь?
— Еще чего!
Хоук отступает, довольно и нагло смотря на Андерса: тот выглядит таким взъерошенным, возбужденным, и губы красные от далеко не нежного поцелуя. Хоук любит, когда Андерс выглядит именно так.
— Идем-идем, поможешь мне.
Андерс откладывает книгу, оставляет ее на подоконнике («Еще один след», — думает Хоук) и идет в покои.
Хоук долго возится с застежками на доспехах, снимает тяжелые наручи, наплечники, отстегивает наколенники. Андерс помогает ему, пальцы у него ловкие и нежные, шнурки поддаются ему очень легко. От Хоука пахнет потом и солью, запах сильный и сытный. Андерс быстро облизывает губы, что не ускользает от пристального взгляда Хоука.
Прикосновение к щеке, уже кожа к коже, никакого железа, от одного только ощущения родного тепла Андерс готов застонать. Но он держится, отступает от Хоука, идет к высокой тумбочке, на которой стоит тара. Хоук, как преданная собака, тащится за ним, плюхается на стул рядом и тянет с себя рубаху, небрежно бросает ее на пол.
— С тебя песок сыпется, — замечает Андерс, наполняя тару водой из кувшина.
Он мочит тряпку, поворачивается к Хоуку, тот смотрит... Ох, Андрасте, как же он смотрит: цепко, внимательно, изучающе. Сколько лет знакомы, а он все равно продолжает смотреть, как в первую встречу. «Что ты пытаешься найти?», — невольно задается вопросом Андерс; а Хоуку всего лишь важно запоминать каждую секунду, ведь она больше никогда не повторится, и их в какой-то момент не станет в этом мире.
Хоук ценит каждый миг. У Андерса от этого болезненно сжимается сердце.
Он присаживается между ног Хоука, начинает омывать его плечи, шею, касается влажными пальцами скул, ерошит бороду, а затем легко притрагивается к самому кончику носа.
— Странно, ты никогда не рассказывал о метке.
Андерс проводит пальцем по переносице Хоука. Он не знает, почему заинтересовался именно сейчас, до этого не придавал этому особого значения. Отметина и отметина, в Киркволле много людей со странными знаками на теле.
Хоук, явно не ожидавший такого интереса, медлит. Отвечает только через несколько минут, воссоздавая картины прошлого:
— Я получил ее в семнадцать. Мой учитель по искусству боя сказал, что достойный воин никогда не должен забывать лицо своего врага, никогда не должен забывать о том, что он отнимает жизнь. — Хоук указывает на темно-красный росчерк вдоль переносицы. — Это — память. Я убийца, Андерс. Метка не позволяет мне этого забыть.
Андерс кладет локоть Хоуку на колено, смотрит снизу вверх.
— Надеюсь, что когда-нибудь подобный знак сойдет с твоего лица, — с улыбкой говорит он.
— Вряд ли, — усмехается Хоук
— Как жаль. Я всегда мечтал о благородном прекрасном принце, — без тени смеха говорит Андерс. — А мне достался грубый вояка с сомнительным прошлым.
Хоук тут же напрягается, подбирается весь, но Андерс расходится смехом, наблюдая за его реакцией:
— Ты правда поверил? Гаррет, какой же ты бываешь дурной!
Хоук не отвечает, слишком резко поднимается со стула.
— Принц, значит?
— Я же пошутил!
Хоук бережно, но с ощутимым напором и силой, берет Андерса под локти и вздергивает на ноги. Андерс ойкает и инстинктивно начинает упираться.
— Я тебя сейчас покажу принца.
Хоук ловко перехватывает Андерса за пояс и взваливает его к себе на плечо, тащит в постель.
— Ты не понимаешь шуток, остолоп!
Андерс начинает колотить его кулаками по широкой спине, пока не оказывается грубо скинутым на мягкую перину. Хоук валится сверху, вжимает в постель. От него веет жаром, силой, запах моря не смылся с его кожи, и Андерс в тот же миг впивается пальцами в его загривок, обхватывает ногами за пояс, прижимается, целует. Целует сначала быстро, тыкается губами в щеки, в веки, в нос, а затем прижимается к его губам.
Хоук издает короткий рык и сжимает руки у Андерса на ребрах, окончательно подминая его под себя.
Андерс родной, самый лучший, он сейчас в его объятьях, отзывчивый, чувственный.
— Как легко тебя раззадорить, — со смехом шепчет Андерс.
— Молчи, — обрывает его Хоук.
Он целиком укрывает его собой, подкладывает ладони ему под голову, упирается своим лбом в его лоб и дышит глубоко, шумно. Андерс продолжает обнимать, пытаясь вспомнить, когда в последний раз Хоук был таким чувственным. Чувственность и Хоук — две совершенно разные вещи.
— Останься здесь навсегда, — серьезно говорит Хоук.
Его дыхание остается у Андерса на губах.
— Гаррет.
— Ты будешь рядом всегда. Я требую.
Андерс жмурится от того, что между ребер приятно и сильно щекочет. Даже сбивается дыхание.
— Я сделаю все, чтобы остаться рядом с тобой навсегда, Гаррет.
И Хоук кусает его губы, сжимает крепче.
О, Андрасте, дай мне сил, чтобы не потерять его, думает Андерс перед тем, как шагнуть в пропасть собственных чувств.
@темы: написал? теперь сожги!, dragon age: пройди стотыщ раз и не жалей ни о чем, манифесты котиков
-
-
12.04.2015 в 21:47Но я так люблю дружный тройничок с борьбой в кровати с Фенрисом)))-
-
12.04.2015 в 22:33я не поклонник Фенриса, да и вообще за традиционные взаимоотношения, чтобы только ДВОЕ И МНОГО-МНОГО ЛЮБВИ, НЕЖНОСТИ, СЧАСТЬЯ
-
-
13.04.2015 в 00:23Осенненький, в тебе ни капли неотесанности, а резкость редкая и такая уместная, что я чуть ли не ору от нее *______* ты такой прелестник, такой прелестник
кровать узкая, вдвоем совсем тесно и неудобно.
я представил, как они пытаются уместиться и коленками сталкиваются
а Хоуку всего лишь важно запоминать каждую секунду, ведь она больше никогда не повторится, и их в какой-то момент не станет в этом мире
как это прекрасно
мне так понравилось *_______* ах, Хоук. такая зверюга. и все тянется к ласке, большой и нежный к Андерсу Хоук. вещички Андерса по всему дому очаровательны, как следы кошачьих лап.
такой чудесный фик
-
-
13.04.2015 в 18:20я представил, как они пытаются уместиться и коленками сталкиваются
в конце концов, Хоук развалился на спине и заставил Андерса спать на его груди
я так рад, что тебе понравилось
я ведь давно ничего не писал и все стремался выкладывать
-
-
13.04.2015 в 22:35в конце концов, Хоук развалился на спине и заставил Андерса спать на его груди
именно так
я ведь давно ничего не писал и все стремался выкладывать
знакомая ситуация :с отвыкаешь писать - и все... но это ничего, это проходит, и я надеюсь, что к тебе еще прилетит муза
любви и сердечек тебе, Осенний
-
-
19.04.2015 в 01:35-
-
19.04.2015 в 10:24